«Мы имеем право на преобразование человека»

Размещаем стенограмму факультатива философа, эксперта Студреспублики Сергея Дацюка на тему «Следующий шаг человечества», читанный 24 августа 2013г. в первый день финала XV юбилейной Студреспублики-2013 в Крыму (тема игры «Будущее: от мечты к реальному плану действий»). Материал особенно актуален в свете попытки понять, что же именно сейчас происходит в Украине и мире.

Цивилизационная модель христианства в мире

Сергей Дацюк: Следующий шаг человечества это проблема, которая возникает лишь сейчас, внутри общецивилизационного кризиса, поскольку до этого было все ясно — нужно двигаться внутри прогресса, и все человечество, как вы помните, считалось «прогрессивным». Чтобы понять, как произошел спад или облом, или крушение христианско-научного проекта мирового прогресса, нужно понять причины возвышения и цивилизационной экспансии именно христианства.

Цивилизационное обобщение (экспансия) христианства произошло по одной простой причине: в исламе есть понятие неверного (иного), в христианстве нет такого понятия, т.е. в христианстве нет разобщения. Любой человек дорог, любой человек значим в христианстве, даже если он не верующий. В исламе — нет. В этом смысле, в исламе есть определённая проблема с восприятием человечества. Хотя, современные исследования, современные попытки интерпретировать ислам уже содержат эти термины, но канонический ислам точно не содержит этого определения.

В Западной Европе, в средние века эту функцию выполняет христианская церковь и впервые вопрос об обобществлении появляется у Эразма Роттердамского в трактате «Жалоба Мира», 1517 год. Так впервые возникает представление о том, что есть некоторое человечество, которому бы хорошо жить в мире, без войны. Однако в своей развитой форме впервые идея мира и мирности возникает у Декарта в работе «Мир, или Трактат о свете», 1634 год. Там впервые Декарт ставит вопрос о том, что все, что мы можем представить, всё, чему мы можем предложить концепт, представляет собой Мир. И идея мирности это главная идея, в которой мы можем понять, что происходит со всеми нами на концептуальном уровне.

Затем появляется проект эпохи Просвещения под названием «Вечный мир». Впервые его автором выступает герцог Сюлли, якобы предложивший Генриху IV план создания «христианской республики». Однако развивает его уже в удобоваримом виде аббат Сен-Пьер. Этот проект настолько был потрясающий, настолько обратил на себя внимание, что после этого к его трактату отнеслись и Жан-Жак Руссо, и Лейбниц, и Вольней, и Кондорсе, и Тюрго, и Адам Смит, и Лессинг, и Гердер, и позднее даже Кант (уже на основе того, что сделал Жан-Жак Руссо).

А на рубеже XVIII в. два человека, Бентам и Кант, вынашивают идею вечного мира на основании неких нравственных принципов. И если у Бентама это была попытка утилитарного установления равновесия интересов, то для Канта — это был категорический императив. Т.е. они принципиально по-разному концептуально, но оба в прицеле имели как раз идею вечного мира.

И вот фактически мы подходим уже к XIX в., где идея человечества возникает уже как идея мировой справедливости, и автором идеи мировой социальной справедливости был Карл Маркс. Сегодня мало кто знает, что это учение было очень распространено на территории этой страны, где мы с вами живём, что оно засерало мозги не одному поколению, и что многие мои и предшественники, и даже современники выросли на этих идеях, впитали их с молоком матери, обязательно надо было как-то к этому относиться. И не знать, кто такой Владимир Ильич Ленин было неприлично — чего не скажешь уже сейчас! И вот, в XIX в. мы получаем представление о человечестве как о мировой революции, как о таком моменте или явлении, которое носит общемировой характер, имеет социальный контекст и предполагает социальную справедливость. Таково экономическое или политэкономическое учение о человечестве Карла Маркса.

Права человека, какие они?

Мы, т.е. эта территория, пытаемся провернуть этот эксперимент, он не очень успешно заканчивается — побеждает принципиально другой подход, либерально-демократический, который тоже постепенно себя исчерпывает. Но весь ХХ в. спор в мире идёт именно об этом: какая идея способна сплотить человечество и сделать его единым? Одна часть утверждает, что это идея социальной справедливости, другая часть планеты утверждает, что это идея свободы, либерально-демократических ценностей. И, в общем-то, и те, и другие, к концу ХХ в. это становится ясно, оказываются неправы. По результатам Второй мировой войны значительная часть, а именно либерально-демократическая, пытается зафиксировать правовые догматы доктрины человечества. Возникает первый орган, который берёт на себя функцию общечеловеческого нормирования — Организация Объединенных Наций — и возникает Всеобщая декларация прав человека.

Очень интересно, как строится Декларация прав человека. Вот, если взять французскую Декларацию, то она говорит: «Источником суверенной власти является нация. Никакие учреждения, никакой индивид не могут обладать властью, которая не исходит явно от нации… Для гарантии прав человека и гражданина необходима государственная сила».

И самое главное, базовое право — это право на сопротивление, право на противление рабству, право на противление принуждению. Вот это базовое право, в котором проявляется достоинство человека, таковым оно было в документах Французской революции. И что же происходит, а происходят две большие мировые войны. И вот всё то, что было очень важным, выбрасывается. Что остаётся?

Вот, давайте посмотрим: в 41-м году Франклин Рузвельт в своём Обращении «О положении страны» призвал поддержать четыре свободы. А вот теперь читаем внимательно: свободу слова, свободу совести, свободу от нужды и свободу от страха. Причём, для свободы от нужды и свободы от страха нужен такой субъект как государство. О праве на сопротивление принуждению уже не говорится…

Следующий шаг: на основании этого документа Рузвельта создаётся фактически Всеобщая декларация прав человека, где прямо, непосредственно утверждается, что базовым субъектом является государство. И пишется в преамбуле следующее: чтобы люди в качестве последнего средства не прибегали к сопротивлению, нужно чтобы государство защищало их от нужды и от страха.

Т.е. всё то, что мы с вами до сих пор считали вершиной человеческой мысли, основанием концепта прав человека является более, нежели проблемным, документом. В этом документе право на принуждение фактически не признается, в этом документе субъектом, защищающим нас от нужды и страха, является государство. И вот этот вот важный момент делает Декларацию прав человека не настоящей, проблемной, убирающей базовую свободу, которая ещё была в Декларации прав человека и гражданина Великой французской революции. Так возникает правовой концепт прав человека, мы ещё к нему вернёмся, мы ещё о нём поговорим.

А сейчас зафиксируем момент, что впервые к проблеме «Что такое человечество» мы подходим именно во 2-й пол. ХХ в., и мы как раз на рубеже середины веков получаем 4 ответа на вопрос «Что такое человечество?»:

1) человеческий род Homo sapiens;
2) совокупность наций, народов, государств;
3) совокупность человеческих индивидуумов, способных в любых проявлениях мышления, коммуникации, деятельности представлять человеческие культурные нормы (т.е. в культурном смысле);
4) человеческая цивилизация (т.е. с точки зрения системы мотивации). 

Итак, род, совокупность наций (т.е. каких-то коллективных субъектов), культурная совокупность и цивилизационная совокупность. Т.е. в 4-х смыслах мы можем понимать человечество. 

Проблема биологического рода. Ближайшая к нам ветвь – неандертальцы, вымершие около 200 тыс. лет назад. В настоящее время существует множество предположений, находящих действительные подтверждения, о преобразовании Homo sapiens в новый вид. Т.е. с одной стороны — мы вместе с неандертальцами становим антропос или антропо-, ну, род Homo, где выделяем виды — Homo sapiens, а также неандертальцев, Homo sapiens neanderthalensis, с другой стороны — мы имеем момент, когда зафиксирована возможность перехода человечества в некий трансгуманистический элемент. Итак, в биологическом понимании мы имеем момент, который осознаётся как трансгуманизм. 

Правовая модель человечества. Вот теперь мы возвращаемся к тому вопросу, который мы с вами ставили. Итак, Всеобщая декларация прав человека фиксирует концепт прав человека, что он означает?

Первое, человек обретает свободу и равенство в правах самим фактом рождения. Это повторяет концепт Французской революции.

Второй момент, права человека должны быть защищены властью и законами любого государства и совокупностью государств. Вот это принципиальная инновация, фактически отступление от того дерзновенного проекта Французской революции, которая утверждалась, т.е. откат назад. Потому что там базовым был гражданин, здесь базовым является государство.

Цель защиты прав человека — создание такого мира, в котором люди будут иметь свободу слова и убеждения и будут свободны от страха и нужды. С одной стороны, это шаг вперёд, потому что формулируется концепт единства, хотя, в той или иной мере он существовал ещё во Французской декларации; с другой стороны, выпячивание момента свободы от страха и нужды вынуждает зафиксировать, что только государство может этим заниматься. В этом смысле, ООН — это организация государств, не организация объединённого человечества. Т.е. это квазисубъект, который очень сложно принимает решения. Там настолько усложнена система принятия решений, что по тому или иному важному вопросу может быть голосование и масса стран может быть «за», а одна страна это может «заблокировать».

На современном этапе эта Всеобщая декларация уже не соответствует нормам и представлениям, поскольку является архаичной. Права человека, [этот] концепт Всеобщей декларации является сомнительным с точки зрения естественного права. Что такое естественное право? Право, которое мы можем зафиксировать в момент рождения: вот всё то, как вы родились, мы фиксируем в право. Вот, ваше право на жизнь, на свободу, а потом есть разница: у американцев и французов — на счастье, на собственность — у англичан. Но вот эти естественные права не выпячиваются, а выпячивается право на защиту от страха и нужды, т.е. именно то, что может делать государство. А естественные права подчиняются вот этому позитивному праву. Происходит аберрация понимания человека: выпячиваются позитивные права, т.е. те, которые может гарантировать какой-то коллективный субъект.

Получается, что государство превращается в монстра, который замещает собой человечество как таковое и создаёт базового, серийного субъекта. Наконец, права человека становятся больше позитивными, чем естественными. Общество более не имеет никаких прав в концепте права человека: мы не говорим об обществе — мы говорим о государстве, об отдельном человеке как гражданине и о совокупности государств. Общество в Декларации абсолютно не имеет никаких  прав! Его попытались сбалансировать тем, что задали компенсаторную функцию в концепте мультикультурализма, т.е. задать некий культурный аспект, где общество имело [бы] какое-то право голоса. Но концепт мультикультурализма, который бы выводил общество хотя бы на какие-то позиции, провалился, прежде всего, в самой Европе.

Наконец, четвёртый момент: новый субъект осуществляет глобальное угнетение, глобальную тиранию — транснациональные корпорации и мировые банки никак вообще не упоминаются. Т.е. когда принималась Всеобщая декларация, эти субъекты ещё не казались такими важными, и никто не думал, что они вырастут в таких монстров. Так вот, во Всеобщей декларации про этих новых субъектов ни гу-гу. Таким образом, Всеобщая декларация прав человека является архаичным документом, который вашему поколению предстоит переосмыслить и поменять. Потому что, если мы это не сделаем, мы будем терпеть проблемы и влетать время от времени в те или иные мировые кризисы. Заметьте, вопрос не о том, что там какие-то слова не такие, вопрос в том, что именно по этим словам опознается отсутствие понимания. Мы не понимаем, как устроен мир!

Итак, какие проблемы возникают с правами человека? Ну, прежде всего, возникает проблема соотношения человека и общества. Т.е. когда мы говорим, что право имеет человек, мы должны констатировать, что, прежде всего, право имеет общество, а именно — целый коллектив, и в интересах целого коллектива или целой цивилизации отдельным человеком можно пожертвовать. Но лишь в интересах целого, а не в интересах отдельного человека! Ну, грубо говоря, если я приду и захочу вас поработить, то вы не сможете применить этот концепт, потому что здесь идёт жертва человека во имя другого человека. А человека можно пожертвовать только во имя всего человечества, а ни в угоду какому-то государству, социальной группе, партии и не в угоду даже всем верующим. Вот, во имя всего человечества, пожалуйста, можно, но не во имя какой-то другой субобщности.

Второй момент, права человека ограничены с точки зрения предыдущих поколений правом потомков на память, права человека ограничены следующими поколениями, правом следующих поколений жить не хуже, чем мы. Грубо говоря, когда мы нашу с вами Землю засрём, то это противочеловеческий шаг, потому что следующее поколение имеет право жить не хуже, чем мы. И «всё для блага человека» — до тех пор правильное [выражение], пока речь не идёт о будущих поколениях: если мы начнём всё во имя себя использовать и все ресурсы угробим, то будущим поколениям ничего не останется.

И, наконец, самое важное — права человека ограничены еще другими моментами, преобразующими человечество. Т.е. грубо говоря, мы имеем право на преобразование человека, мы имеем право ограничивать человека во имя чего-то лучшего. В этом смысле, трансгуманизм имеет свои позиции, потому что он выглядит как футурологически правильный, как инновационный. И вот здесь мы встречаемся с определённым страхом. Что это за страх?

Страх человека перед всем: перед генетическими изменениями, страх его изменения при помощи имплантов, страх перед изменением человека в социальном плане. Всё это страхи, из-за которых блокируются генетические исследования, исследования в области имплантации, психического изменения. За всеми такими [людьми], экспериментирующими в области психологии, спецслужбы всех стран ведут наблюдение, опасаются, что там возникнет нечто новое, и оно, вдруг, поработит всех остальных. Это страхи, которые живут в каждом из нас, но, эти страхи может реализовывать только государство, у него есть достаточно для этого ресурсов и сил. Затем, страх перед свободными агентами (т.е. перед технически сконструированным искусственным интеллектом, не перед роботами, а именно перед искусственным интеллектом), который может заменить собой человечество или поработить человечество.

Итак, первая проблема — это определение: «Что такое человек?». Гуманизм в этом своём подходе преобразует правовые отношения, потому что речь уже идёт не [просто] о праве человека, а о праве человека на новое творение. Грубо говоря, если человека создал Бог (ну, допустим, не важно, природа/Бог!), имеет ли право человек создавать нечто такое, что более совершенно, нежели человек?

Христианская доктрина скажет: «Нет, вы посягаете на прерогативу Бога». Но верно ли это по сути? Разве мы можем запретить всё-таки дерзновенно искать, пытаться создавать искусственный интеллект? А если мы создаём, то должны ли мы взять на себя ответственность, как минимум, за этический момент? С какой этикой мы должны создавать этого трансчеловека? Вот это первый корпус проблем, которые мы должны решить.

Второй корпус проблем: на что распространяются права человека? Имеет ли право человек, например, на собственное тело? Ну, вы скажете: «Да». Хорошо, на тело имеет, а на геном? А вот это вот странный вопрос, поскольку, смотрите, вот, мы, как бы, носители нашего генома, мы с кем-то создали семью, у нас родился ребёнок, кто является собственником генома ребёнка? Как минимум уже два человека — отец и мать. А если учитывать, что в их геноме есть также часть генома их родителей, то можно сказать, что семья в целом, да? Т.е. они сами и их родители. А теперь представьте себе, что у этих детей родились внуки. Вот, кто ответственен за геном? Т.е. я подталкиваю вас к тому, что поскольку мы не властны над тем, что случится с нашим геномом через 100, 150, 200 лет, то, можно сказать, человек не является собственником своего генома. И он не может по собственному усмотрению изменять компоновку генома, потому что какие-то изменения генов могут сработать через 10 или даже несколько десятков поколений и привести к вырождению человечества, понимаете? Т.е. это огромная ответственность. В этом смысле, собственником генома может быть только совокупное человечество, а не отдельный человек или даже вся семья. И, в этом смысле, страхи за генетические исследования, они обоснованы, потому что они создают проблему. И когда мы говорим о следующем шаге человечества, то мы должны предполагать, что это тот шаг, за который ответственность несёт всё человечество, и пока мы не создадим субъект «единое человечество», эти проблемы решены быть не могут.

Третий момент: могут ли у человека быть конкуренты в правовом поле? Ну, грубо говоря, если мы создаём всё-таки свободного агента, если мы создаём искусственный интеллект, мы наделяем его всеми правами? Имеет ли, например, искусственный интеллект право голосовать? Нет? А почему? Если мы констатируем: есть свобода воли, интеллект, чувства, то почему не имеет? Только по той причине, что у него не биологическое тело? А разве это достаточная причина, когда есть свобода воли и чувства? Ну, христиане вам скажут: «У него нет сердца, он не верит в Бога, а значит он не вполне человек». А что, если мы сможем смоделировать это? И сердце, и мы достигнем веры, то мы сможем это запретить? Это сложные вопросы, нельзя на них отвечать односложно: «Нет, никогда» или «Да, и всегда так».

Идеальный человек, возможно ли это?

Андрей Гедрович: Все зависит от того, для чего возникают цели создания.

Сергей Дацюк: А разве мы властны над созданием? Вот, например, Бог, когда создавал человека, ставил определённую цель. Но, один из моментов, которые Он туда вкладывал, это свобода. А это значит, вопрос не в том, под какую цель ты создал человека, а вопрос в том, что ты дал ему свободу, это значит, что он сам может ставить себе цели. Грубо говоря, под какую бы цель мы не создавали искусственный интеллект, но если мы за ним признаём право свободы — свободы! — то вопрос уже не в том, для чего мы его создавали, вопрос в том, как он сам понимает свою цель. Если он самоосознал себя, если он пришёл к необходимости веры во что-то, в том числе и в Бога, но не обязательно в Бога, то можем ли мы на этом основании утверждать, что он не человек, поскольку у него нет биологического тела? [Еще раз], это не простые вопросы и на них нельзя ответить односложно.

Ольга Лебедева: Извините, а можно вопрос? А если создать нечто… идеальный человек, создавая идеальный интеллект, не превратится ли в неандертальца?

Сергей Дацюк: Вопрос не в том, во что превратится человек. Понятно, что идея трансчеловечества, трансгуманизма не имела бы смысла, если бы мы не создавали что-то более мощное. Этот вопрос звучит так: кем, с точки зрения сверхчеловека, будет человек? Т.е. он будет братом меньшим или он будет Господом Богом? Если братом меньшим, то, как к нему, в этом смысле, относиться? А если Господом Богом, то, как ему молиться? Возникает некая двойственность отношения. С одной стороны, мы создали нечто, что более совершенное, чем мы, с другой стороны мы для него выступаем творцом — демиургом. И возникает аберрация отношения: с одной стороны, это наше создание должно нас чтить, а с другой стороны оно же более совершенное, как оно может нас чтить за то, что мы менее совершенны. И вот из этой аберрации возникает очень сложный вопрос, мы не знаем как ситуация повернётся. И поэтому возникают эти страхи, но, тем не менее, мы не можем отказаться от необходимости сделать этот следующий шаг. Т.е. страх не является правильным указателем, что делать, а что не делать.

Ольга Лебедева: Т.е. фактически перефразируя Тоффлера, у нас футурошок?

Сергей Дацюк: Вопрос не в футурошоке, вопрос в том, что какой бы мы шаг не сделали, мы должны принять вызовы этого шага и решать возникающие проблемы — а не бояться и не делать. Проблема в том, что футорошок — это не достаточная причина для того, чтобы не делать этого. Грубо говоря, страх не может служить причиной, чтобы этого не делать. Это нужно сделать обязательно! Если возникнут проблемы, принять их как вызовы и попытаться решать.

Ольга Лебедева: Но Вы говорите обо всем человечестве, какова роль здесь конкретного украинца, не рефлексирующего по этому поводу?

Сергей Дацюк: Меня не интересует, какая роль украинцев, потому что меня интересует человечество. Вот, если украинец выйдет на позицию человечества, тогда он мне интересен, но интересен не как украинец, а как тот, кто ставит соразмерные времени вопросы. Когда мы с вами, ставим вопросы общечеловеческого плана, в них нет украинцев. Подобное, в своё время, говорили о христианстве, помните? «Нет ни эллина, ни иудея», мы все братья во Христе. Точно так же перед лицом человечества нет украинцев.

Наконец, мы, в этом контексте, выходим на такой уровень постановки вопросов, где уже никакая страна, никакая отдельная нация не может быть субъектом решения этих вопросов. Т.е. только общее или обобществляющееся человечество, а это значит принципиальное изменение концепта прав человека. Туда нужно вернуть естественные права, потому что только они имеют чёткие основания. Оттуда нужно убрать позитивные права, которые защищает государство. Туда надо ввести ответы на вопросы: что делать с корпорациями и банками, которые становятся новыми мощными субъектами. Туда надо вернуть вопрос, что страх это плохой советчик. Избавление от страха лежит на уровне каждого отдельного человека, избавление от страха гарантирует нам не государство, а каждый из нас своим достоинством, правом на эксперимент, правом на инновацию. Вот эти важные моменты, которые в новую Декларацию прав человека должны быть внесены.

Ольга Лебедева: А насколько это реально?

Сергей Дацюк: А вот вы в своей жизни как поколение мне ответите. Не знаю… наше поколение пока пытается только осмыслять, как это сделать. А вот вам придётся это всё сделать. Насколько реально? Ну, были же люди, которые написали эту Всеобщую декларацию. А если были люди, которые написали эту, то почему не может быть других людей, которые напишут новую редакцию Всеобщей декларации?

Смотрите, пишут те, кто понимает, что надо писать. Но в буквальном смысле, я вас готовлю к тому, что когда придёт время её писать, у вас были бы идеи по проблеме того, как писать эту новую Всеобщую декларацию. В этом смысле, следующим шагом человечества есть переосмысление его общности. Т.е. первое: переписать Всеобщую декларацию прав человека с учётом всех вот этих вот проблем. А затем, пересмотреть некоторые базовые моменты, например, точно понятно, что мультикультурализм как культурная модель человечества не работает. Я, например, в некоторых своих работах предлагаю полиидентичность, т.е. признание обнаружения формирования неунитарных, т.е. фрагментированных на разных уровнях идентичностей. Что это значит? Раньше на вопрос: «Кто ты?» — отвечали одним словом. «Кто ты?» — «Украинец». Дальше так отвечать не будут. На вопрос: «Кто ты?» будут отвечать 5-ю, 6-ю, 8-ю словами, т.е. это [происходит] на уровне сложной идентичности. Затем, выделение общей и частной идентичности: грубо говоря, нам надо создать идентичность «человек», чтоб её создать, надо переписать Всеобщую декларацию. У нас должна появиться идентичность «человек» или «землянин»! Чтоб она появилась, надо её переопределить не через государство, а в таком виде, чтоб я как отдельный индивид мог её принять как свою.

Ольга Лебедева: Слишком разный уровень развития у [отдельных частей] человечества…

Сергей Дацюк: Да не важно, какой уровень развития у разных групп. Точно также, когда писалась Всеобщая декларация, развитие государств было разное, и никто не думал, что Декларацию пишут для каких-то там африканских государств или для какого-то там Гондураса — писали для передовых государств, а со временем [и другие] подтянулись. Поэтому я сегодня говорю: нужно с опережением писать новую Всеобщую декларацию так, чтобы она могла формировать идентичности, которые мог бы принять каждый человек, независимо от того, к какому государству он относится и к какой корпорации. Нужно изменить идентичности, фиксируемые Всеобщей декларацией, выделить в идентичности уровень «я – человек» и выписать его, затем выделить уровень «я принадлежу к такой-то нации и культуре», выписать его и соотнести. Пока мы не выделим эту общечеловеческую идентичность, ничего не будет. Потому что нас с этим концептом прав человека будут нагибать и травмировать, в особенности более развитые страны, которые нам «объясняют», что значит быть человеком.

О цивилизационной модели человечества

И наконец, цивилизационная модель человечества. Вот это ближе всего к тому будущему человечеству, о котором мы говорим. Там есть несколько моментов: мы можем пожертвовать индивидом ради всей цивилизации, второй момент — мы можем пожертвовать цивилизацией ради других цивилизаций, но всех, а не какой-то одной. Грубо говоря, не может быть ситуации, что какая-то отдельная цивилизация завалила другую, да? А вот во имя всех, если это будет нужно, например, всей вселенной — да, в этой ситуации можно. Т.е. точно так же, как индивидом во имя всей цивилизации. Вот такая хитрая цивилизационная этика, она 2-х или даже 3-хуровневая (индивидуальная, внутрицивилизационная, межцивилизационная).

И, наконец, мы возвращаемся к вопросу: «Что такое человечество?». Вот я утверждаю, что человечество — это не совокупность людей, человечество — это осознание хотя бы большинством людей своего единства. И, в этом смысле, концепт Вернадского о ноосфере должен быть переосмыслен. Как? [Прежде всего], это не глобальное, а космическое образование (т.е. образование, которое выходит за пределы планеты), и ноосфера выходит за пределы всякой физической, химической, биологической, психической и социальной реальности — это нечто такое, что надстраивается над ней. Ну и, наконец, реальность человечества есть постоянная, уточняемая, пересматриваемая, многомерная реальность. Т.е. грубо говоря, она динамична, эта ноосфера. В этом смысле, тогда концепция Вернадского оказывается рабочей, осовременивается.

Ну, кратко осмотрим другие модели человечества. Вот в модели Владимира Африкановича Никитина говорится, что никто не может говорить от имени человечества. Но в истории очень часто бывает так, что отдельные люди говорят о человечестве, но говорить и принимать решения может только тот, кто это осмыслил: грубо говоря, мыслить за всё человечество можно, но говорить от его имени нельзя, пока мы не сформировали новый правовой концепт.

Затем, христианство даёт возможность обсуждать человечество.

Модели Ивана Ефремова в «Туманности Андромеды» и «Часе Быка», где каждый — неотъемлемая индивидуальная часть общества и воли, а человечество ведёт себя как единое рефлексивное целое.

Ну, и например, концепт сериала «Горец» — «останется только один» — тоже концепт человечества.

Трансгуманизм — сомнительный концепт, потому что он чисто формальный. Где понятно, что есть «транс», а что оно такое, что там вот это за транс, что рождается под этим транс? То ли это транссексуал, то ли ещё какой-нибудь транс — вот не понятно. Поэтому это очень, такой, формальный подход, я его очень не люблю.

Ну, или, например, с биологической точки зрения Никитин говорит: «Боюсь реализации идеи бессмертия, и даже долгой жизни. Мы тварные создания, с болью и сознанием этого, и этого нельзя убрать, потому что нечего будет преобразовывать». Грубо говоря, вот 9 заповедей блаженства Христа, где вот это переживание, сострадание и боль являются очень важным элементом сердечности, сердца человека. И, в этом смысле, бессмертие ведёт к бездушию, бездушности, к усталости от жизни. В этом смысле, есть определённая опасность бессмертия. Также Никитин считает проблемой технологическую сингулярность. Он говорит что, проблема не в технологиях, а в том, какой смысл в них вкладывается. А смысл как новые технологии не строится: мы с вами собственники гаджетов, а смысла в этих гаджетах не больше, нежели у людей, которые читали бумажные книжки. Просто потому что увлекаются люди совсем другим: игрушками, интернетом, но смысла от этого больше не становится.

Некоторые модели, которые [лично] я предлагаю для обсуждения. Планетарный изоляционизм, т.е. где, в какой точке планеты (если вдруг так случится, что мы не полетим в космос) может случиться прорыв. В Китае? Вряд ли, они не настроены. В Америке? Нет, она уже отходит. Понятно, что Европа тоже вряд ли. Ну, вот, как бы, есть (мы с моей женой проговаривали, Олей) такая гипотеза, что, может, такой страной станет Австралия как страна равноудалённая ото всех: даже если будет война, она точно в ней не пострадает, её никто не станет бомбить, потому что она никому не угрожает. И вот там возможно будет такой изолированный анклав, где человечество сможет сделать следующий шаг.

Технологическая глобальная цивилизация — проект Жака Фреско «Венера». Ну, он мне не очень нравится, он ориентирован на ресурсы, на их ограничение.

Ну, и, наконец, очень мне нравящийся проект космического отпочкования: колонизация Луны, а затем и колонизация Марса, а прежде всего колонизация околоземного пространства, орбиты. Т.е. создать на орбите кольцо, летающее такое кольцо, где, как бы, будет жить уже человечество. И вот отпочкование это очень важный момент, почему — я объясню. Пока мы с вами толчёмся тут, на планете, и летаем друг к другу самолётами, нам неинтересно кто мы, но только мы шлём экспедицию на Марс, у нас встаёт следующий вопрос: «А какой политический режим должен быть на Марсе — авторитаризм, демократия?» «Демократия!», — кричат демократические страны. А их спрашивают: «А почему? А, может, китайский конфуцианский режим или авторитаризм а-ля исламские страны?» Т.е. почему именно демократия, если это не самая лучшая форма: она в истории всегда существует очень недолго, потом всегда наступает какой-то авторитарный строй.

Следующий момент, а на каком языке должны говорить люди на Марсе? — «По-английски!» А почему? Почему не по-китайски? Ну, почему не по-китайски?! Достаточно много людей в мире, просто по количественному соотношению, говорят по-китайски. Почему не по-русски или по-испански, да? Т.е. только отпочковавшись, мы получаем некий вызов, который заставляет нас осознать, кто мы есть по отношению к какой-то внешней цивилизации, внешнему субъекту. Отпочкование — очень важный шаг для человечества, поскольку он впервые заставляет нас проверить свою идентичность как идентичность, осмыслить, кто мы есть как целое в отношении к какому-то другому целому, развивающемуся уже независимо.

В этом смысле, то, что я проговорил, это есть разные модели, как самого человечества, так и разные модели тех, следующих шагов человечества, которые оно может осуществить и столкнуться с вот этими проблемами, которые необходимо разрешить. Я глубоко уверен, что эти проблемы — это те, проблемы, которые, хотите вы того или не хотите, придётся обязательно решать и так или иначе решить. Может быть неправильно, может быть не сразу, может, вашим потомкам придётся их ещё раз перерешать, но решать вы их обязательно будете. На этом спасибо, мы переходим к вопросам. [аплодисменты]

Павел Викнянский: Прошу поднимать руки. Времени мало, поэтому просьба формулировать вопросы сжато, по 3 вопроса не задавать. Прошу называться и громче говорить, т.к. мы традиционно записываем на диктофон.

Имярек: Здравствуйте, меня зовут Максим. Меня затронула идея проекта «Венера». Я хочу сказать, что не знаю, многие ли из здесь присутствующих знают о проекте «Венера» и их идее. Проект «Венера» затрагивает большинство проблем, которые сейчас здесь обговариваются. Мне интересно, почему рассказчику был не интересен проект «Венера»?

Сергей Дацюк: Вот если всем остальным объяснить, что такое «Венера», то я вам объясню. Представьте себе концентрические круги, так организован город у Жака Фреско. Значит, отсюда [показывает] извне течёт мёд и разные другие вкусности в центр, а из центра вовне течёт дерьмо, т.е. проект «Венера» ресурсно-ориентирован. Ребятушки, нельзя следующий шаг строить на представлениях о ресурсах — его надо строить на представлениях о цели: под новые цели ресурсы всегда найдутся. Я глубоко уважаю Жака Фреско, особенно за его фильм «Zeitgeist» («Дух времени»), но его мышление очень примитивно, вот на нём не построишь следующего шага. Именно поэтому я его и не стал обсуждать. Поинтересуйтесь сами, не верьте тому, что я сказал, и увидите, какая это грубая, потребительская картина мира — мне она именно этим не нравится.

Сергій Турченко: У мене таке питання. От Ви говорили, що потрібно визначити права людини і що, взагалі, людина являє собою. Але тут постає така проблема, що людина є і як особистість, людина є і як суспільний якийсь об’єкт. Тобто фактично, коли ми працюємо над суспільними якимось питаннями ми говоримо: «Треба так і так», — але поки ми готові жертвувати кимось [іншим] заради суспільства. Але якщо виявляться, що цю жертву маєш принести ти як особистість, то тоді тут вже починаємо задкувати, якби нічого не виходить. Тобто, на мою думку, потрібно все-таки штучний інтелект створити, але не як Бог, який повністю буде мати все, а в галузях, де особисті проблеми не дають якби рухатися вперед, тобто, щоб саме цю галузь контролювало щось вище за людину.

«Если чем-то жертвовать, то только во имя человечества»

Сергей Дацюк: Ну, очень противоречивый Ваш вопрос и состоит из нескольких моментов. Во-первых, человек сам должен принимать решения и нести все последствия так называемых поступков–достоинств. Т.е. никто не вправе принудить человека пожертвовать ради человечества, но человек сам может, и этика ему вменяет необходимость думать, что это так и должно быть. Если мы кого-то поставим, например, искусственный интеллект вместо нас, то, грубо говоря, [будет], как я читал в одном эзотерическом романе: если на битву с сатаной выйдут роботы, то Господь в конце времён оживит роботов, а не людей, а люди окажутся ни при чём, т.е. если вы в главной битве не будете принимать участие, а вместо себя поставите роботов, то и плюшек от Бога не получите. Поступки-достоинства люди должны совершать сами, ни на кого не перекладывая. Это первый момент.

Второй момент: поступки-достоинства земной цивилизации в отношении других цивилизаций — мы ещё до этого не доросли. Но когда дорастём, там же этика будет похожая. Единственное, что мне не понравилось, что вы думаете, что жертвовать можно ради общества. Не ради общества! Само по себе отдельное общество может быть очень несовершенно, например, общество 37-го года в Советском Союзе было очень несовершенно, и ради него никто не хотел жертвовать. Жертвовать можно только во имя человечества. Какой бы ни была хорошей страна, отдельная культура, отдельная цивилизация — это всего лишь часть человечества. Если чем-то жертвовать, то только во имя человечества. А это очень высокий уровень рефлексии, к которому поднимаются очень немногие, поверьте мне как человеку, который изучал множество текстов мыслителей в истории, очень немногие могут подниматься над культурой осмысления. Вот такая вот фигня!..

Андрей Гедрович: Спасибо за лекцию. А вот такой вот вопрос, может более приземлено. Человечество явно идёт в упадок, вниз и приходит к тому, что уже психических больных не хотят судить как тело, а его разум, и говорят о том, что тело не виновато, о том, что там как-то надо лечить разум. И, в конечном итоге, мы куда-то в низшую точку придем. Ваше мнение, какая это будет низшая точка, и чего нам ожидать, чтобы подготовиться, грубо говоря?

Сергей Дацюк: Нынешнее человечество отличается от предыдущего, что оно очень коммуникативно, в том смысле, что очень связано коммуникацией. Разнообразие культуры и одновременно коммуникационная связь не позволит нам, всему человечеству, впасть в то, что называется «тёмные века». Если даже какая-то часть человечества падёт в «тёмные века», всегда найдётся та часть, которая сможет что-то сохранить и задать развитие.

Я оптимист, я думаю, что если даже либерально-демократическое человечество впадёт в серьёзный кризис и он не займёт на этот раз 200 лет, но хотя бы лет 30, то вполне возможно другие цивилизации в этот момент смогут наработать те пути выхода, которые помогут человечеству не останавливаться. И коммуникативно соединенное человечество имеет возможность не остановиться в развитии в целом. Даже если какая-то часть переживёт упадок, то это будет: а) недолго, б) даже если мы не будем выходить из этого упадка, то это случится намного быстрее, чем если бы в упадок попало всё человечество, как это бывало ранее, потому что вся человеческая история, скажем, до момента изобретения письменности — это история многократных упадков. Т.е. вот добились чего-то, но не могли это закрепить и прекратили своё существование, и про них очень сложно что-то узнать. 

В этом смысле, шумеры, как бы предчувствовали свой упадок, они понимали, что они должны оставить, закрепить. Вы знаете, чем характерна шумерская культура? Они были маньяки в области записывания культурных норм, они писали на всём: на полу, стенах, потолках, глиняных табличках, всех вещах, и везде они расписывали культурные нормы. Прошло время, они пережили упадок, даже язык их умер, и мы даже прочитать не можем то, что они там записали. Они хотели себя обезопасить, т.е. зафиксировать. Но обезопасить себя можно, если хотя бы язык сохраняется, если те, кто придут, смогут прочитать, что ты записал. 

Но сейчас, существуют технологии, я их описываю как технологии нормативного нуля. Это когда вам не надо знать язык: вы попадаете, вам раскрывается экран, запускается компьютерная система, которая с нуля начинает формировать в вас через образы язык, от простого к сложному, как ребенка, доходя до самых сложных вещей. Т.е. грубо говоря, на тот случай, если вдруг произойдёт полное уничтожение человечества, если вдруг придёт другая цивилизация, она должна нас понять. От нуля до полного понимания — это уже, как бы, большая гарантия предотвращения любых таких катастроф. Поэтому я всё-таки оптимист.

Олег Деренюга (г. Николаев): Сергей Аркадиевич, а насколько осознанно человечество противится решительным шагам вперёд и есть ли среди человечества субъекты, которые осознают перспективы, но при этом всё равно действуют в противовес шагам вперёд, ввиду каких-то своих целей, и почему? Что это за субъекты?

Сергей Дацюк: У Стругацких, «За миллиард лет до конца света», описывается эта ситуация когда некие, условно говоря, внешние силы противятся прогрессу. Вот, человек сделал какое-то открытие — умер, и о нём никто не узнал; человек придумал какое-то принципиальное решение — и раз, с ним что-то случилось, он, может, и не умер, но он перестал интересоваться тем, что он сделал. Т.е. грубо говоря, мы можем допускать, что есть сопротивление, причем сопротивление не рациональное, происхождение которого не известно.

Но мне хочется верить, что всё-таки такого сопротивления нет. Что сопротивление — есть только сопротивление нашего мышления, ригидности, отсталости, нежелания. И вот с этим сопротивлением мы вроде бы уже бороться научились: за счёт того, что когда происходит кризис, надо смотреть не на тех, кто говорит по телевизору, а на тех, кто говорит в очень узких средах. Ну, вот таких, например, как Студреспублика, что-то пытается понять, выработать.

Те, кто на виду в ситуации кризиса — точно не те, кто скажет, что делать, потому что иначе они не оказались бы на виду! А думают какие-то другие, которые не выходят на телеэкраны. Это такое вот как бы свойство кризиса. И, в этом смысле, мне кажется, что сопротивление преодолевается за счёт того, что эти люди работают тихонько, спокойно, не афишируя то, что они делают и тем самым избегают сопротивления, вот это очень важный момент. Хочешь сделать что-то новенькое? Спокойно, тихонечко себе работай. Сделаешь, потом об этом узнают. А будешь трындеть — дадут по голове, и ничего не сделаешь.

Павел Викнянский: Видите, как мы увлеклись, к сожалению, время уже подошло к концу. Но это первый факультатив и впереди у нас их ещё достаточное количество. Также я хочу напомнить для тех, кто не услышал во время пафосного, красивого фанового открытия [финала Студреспублики], что у нас игра, и замечательные эксперты, которые присутствуют здесь, также консультируют, критикуют, помогают, участникам игры на пленумах и во время работы в группах. У вас есть возможность задавать им вопросы тет-а-тет, коллективно, спорить и пытаться доказать собственные убеждения и донести представления. Сейчас хотел бы поблагодарить Сергея Аркадиевича за интересную и проблематизирующую открытую лекцию, спасибо! [аплодисменты]

Інші статті з розділу Аналітика-2013

Автор: Сергій Дацюк