«Индустриализация и гуманитаризация» — тема факультатива, прочитанного интеллектуалом 10 марта 2017г. на «IX Зимней Студреспублике», проходившей в буковинской части Карпат на тему «Новая индустриализация Украины». Вашему вниманию текст стенограммы.
Павел Викнянский: Тематика факультативу Сергія Аркадійовича — «Індустріалізація та гуманітаризація», прошу.
Сергей Дацюк: Так сталося, що ми з вами перебуваємо в точці кардинальних змін. Я сьогодні відреферую одразу 2 статті. Вірніше, один виступ і одну статтю чужі, а решта — то вже мої напрацювання.
Это идеи, которые были выражены президентом Всемирного экономического форума Клаусом Мартином Швабом в отношении возникновения новой промышленной революции и Индустрии 4.0, и статья Андрея Позднякова «Будущее уже наступило».
Итак, разделим все на 3 части:
I. Новая промышленная революция и возникновение Индустрии 4.0;
II. Точки технологического прорыва и их последствия;
III. Технократия и гуманитократия, критические и гуманитарные технологии и регуманитаризация.
Мы с вами находимся не накануне, а в точке возникновения IV промышленной революции. I промышленная революция началась во 2-й пол. XVIII в., после появления паровых машин, и она позволила перейти от ручного труда к машинному. II — произошла с освоением электричества, характеризовалась развитием массового конвейерного производства. III промышленная революция, ее еще называют цифровой, началась во 2-й пол. XX в. с создания цифровых компьютеров.
Основные технологии Индустрии 4.0
Итак, что такое Индустрия 4.0 или Промышленная революция 4.0? Она стирает границы между технологическими, биологическими и цифровыми сферами. Есть уже ряд, целый набор технологий: Big Data, краудсорсинг, биотехнологии, беспилотные автомобили, медицина, основанная на 3D-печати, интернет вещей и т.д.
Итак, Big Data — это представление о системе огромного количества данных, которые подвергаются принципиально разным способам анализа и, даже будучи подвергнуты этим способам анализа, не исчерпываются. Чтобы было понятно, приведу простой пример: большой адронный коллайдер — это Big Data, которая внутри стандартной модели, позволяет ее подтвердить, но если вдруг вы не сторонник стандартной модели, а вам ближе конструктивистские системы типа теории струн или суперструн, то, в принципе, Big Data тоже их подтверждает… Но поскольку эти системы не являются официальными, грубо говоря, их не поддерживает государство, то это никому не интересно. Мы живем с вами в интересное время, когда данные Большого адронного коллайдера подтверждают две принципиально разные по типу и по следствиям теории, но государства договорились считать официальной стандартную модель. То есть Big Data — это набор данных, которых всегда больше, нежели существующие теории по их интерпретации.
Блокчейн — следующая технология. Вначале блокчейн был системой, которая возникла внутри новой мировой валюты «биткоин». Примененный подход означает выстроенную по определенным правилам цепочку из формируемых блоков транзакций, и это штука управленческая. То, что ее применяют финансисты — это просто место возникновения, но сейчас блокчейн все больше и больше распространяется на другие сферы. Его начинают применять в ситуации закупок, диверсификации рисков и т.д. В экономике в очень многих позициях она уже употребляется.
Ну, собственно, биткоин, который я уже упоминал… Криптовалюта, вся информация о транзакциях доступна в открытом виде, проводимые сделки необратимы, электронный платеж между двумя сторонами происходит без посредников, но есть возможность привлечения третьей стороны-гаранта. Эта система распределенного доверия, т.е. каждый шаг обеспечивается доверием или гарантией доверия для перехода к следующему шагу. Если на каком-то шаге доверия не возникает, то сделка прекращается.
Интернет вещей — концепция пространства, в котором всё из аналогового и цифрового миров может быть совмещено. Это не просто множество различных приборов и датчиков, но множества, которые общаются друг с другом напрямую, без посредства человека. Ну, грубо говоря, ваш холодильник, в который встроен компьютер, может общаться с компьютером в магазине и без вашего ведома, по запросу приобретать определенные продукты и доставлять вплоть аж до самого холодильника. Это, конечно, фантастическая такая вещь, но вы еще доживете до этого.
Виртуальная реальность — созданные техническими средствами миры, передаваемые человеку через его ощущения: зрение, слух, обоняние и т.д.
Печать на 3D-принтере — не буду сейчас на эту тему рассказывать, хотя могу прочитать целую лекцию про отличия 3D-, 4D-, 5D-принтеров. Ищите в интернете, интересуйтесь.
Последствия Индустрии 4.0 для социума и государства
Новый мир на базе цифровых технологий изменит личность человека, поскольку Индустрия 4.0 заложит новые принципы этики и эстетики. Человек сможет поставить под себя товары и услуги. По мере же погружения человека в цифровую среду индивидуальное поведение будет становиться оцифрованнее и т.д.
Для государств. Чем более плотно физический мир будет пересекаться с цифровым, тем больше появится возможностей для контроля и мониторинга по всему миру нежелательных событий посредством цифровых сетей. Но сами цифровые сети, будучи устроены по технологии блокчейн, будут выпадать из контроля государств и будут подвержены контролю общественности. В этом смысле, то, что нам сегодня кажется контролем государств на самом деле будет полной потерей государствами контроля над этим всем. Технология блокчейн прежде всего изымает контроль из монополии государств. [Также будет характерна] разбалансированность политических систем, глобальная неопределенность, сужение среднего класса, опасность больших войн, поскольку появляется много «лишних» людей.
Мы уже в процессе технологического прорыва. Но эксперты тормозят…
1. В течение ближайших полутора десятилетий мир, в котором мы живем, необратимо изменится в результате технологического взрыва, который уже начался.
2. Технологический взрыв — это комбинация технологий, создающая новые рынки и радикально трансформирующая старые.
3. Прорывные технологии сегодня — это накопители энергии, электромобили, беспилотные автомобили, солнечная энергетика, есть и другие.
4. Радикально изменяются также бизнес-модели, пример — Uber. Кто использовал Uber? 6 человек, т.е. представление есть.
5. В «прекрасном новом мире» будет проблема с людьми. Появится очень много «лишних» людей. И непонятно куда их девать. Существует экспертное предположение, что этих людей скорее всего столкнут и похоронят на фронтах войны.
Как обычно, именно эксперты являются тормозом прогресса. При возникновении мобильных телефонов известная во всем мире компания AТ&Т предложила другой компании провести исследование: какой будет рынок мобильных телефонов. Та напряглась, подумала и предложила [цену за исследование]: «Ну, что-то около нескольких сотен тысяч…» И AТ&Т не вложила в это деньги. Буквально уже через 5 лет это был рынок с миллиардным оборотом. AТ&Т потеряла возможность крупно заработать. То есть эксперты хорошо работают, когда ситуация развивается линейно, но не в момент прорыва.
Прорыв — это соединение нескольких экспоненциальных технологий
Эксперты до этого момента не умели предсказывать экспоненциальные технологии. Что это такое? Вот у вас идет линейное улучшение чего-то [рисует на флип-чарте] — эксперты с этим работают, а вот в этот момент технология начинает развиваться по экспоненте — когда технология развивается по экспоненте, то эксперты в принципе не могут сказать, что из этого произойдет. Соответственно, Поздняков говорит, что он уже давно изучает экспоненциальные технологии, и он нашел способ, как предсказать, к чему приводит развитие экспоненциальных технологий.
А приводит это к следующему. Когда встречаются несколько экспоненциальных технологий и их можно соединить, происходят технологические взрывы, которые предсказать невозможно. Кто из вас вспомнит пленку «Кодак»? За сколько она исчезла? От 1 до 3 лет. А еще 3 года до этого эксперты же говорили, что будет все нормально с ней, рост будет! Еще один факт, в этой статье есть фотография: в 1900г. на одной улице в Нью-Йорке были сплошные экипажи из лошадей и лишь одна автомашина. Существует другая фотография 1913г.: снята эта же улица — и там все машины и только одна лошадиная телега. То есть за 13 лет произошел технологический взрыв.
Давайте посадим всех российских экспертов и скажем: «Ребята, вот, через 15 лет ваша нефть не будет никому нужна» (но они уже рассмеялись по поводу сланцевого газа…) — и вы увидите улыбки на их лицах: «Ну, чувак, ну что ж ты говоришь?!» Вот непробиваемо! Сейчас мы с вами попытаемся разобрать, что из этого следует. Вначале назову основные прорывные технологии:
1. Датчики интернета вещей.
2. Искусственный интеллект, машинные знания.
3. Роботы.
4. Солнечные батареи.
5. Источники питания.
6. 3D-принтеры.
7. 3D-визуализация.
8. Мобильный интернет и облачные технологии.
9. Big Data, Open Data.
10. БПЛА и наноспутники.
11. Е-деньги и Е-финансы.
Вот базовые 11 технологий, которые приведут к технологическому взрыву, внутри которого мы с вами уже находимся ближайшие 15 лет. Поэтому мировые конфликты неминуемы. Даже не думайте, что вам от них получится куда-то убежать. Причем, куда бы вы не поехали, в Европу, в Штаты, вы попадете в жопу. Чтобы было у вас представление… Поэтому лучше, конечно, никуда не дергаться. Тут как-то оно [попривычнее].
Из аудитории: А если на Марс?
Сергей Дацюк: Марс будет одной из технологий, но там тоже будет много неожиданностей. Радиация, пертурбации здесь, и у вас нет гарантии, что вам подвезут еду и новые расходные материалы. То есть там тоже весело, так что имейте в виду.
Кейс транспортного прорыва
Давайте посмотрим на прорыв в сфере транспорта. Тут сталкиваются 3 экспоненциальные технологии, которые можно соединить.
1. Радикально улучшаются и удешевляются накопители энергии. Начиная с 1995 по 2010-й литиево-ионные батареи улучшились в среднем на 14%, теперь уже 16%. С каждым годом все больше и больше улучшений. То есть улучшение источника питания пошло по экспоненте. К чему это привело? К тому, что впервые за 100 лет (а человечество уже 100 лет говорит об этом) появилась возможность создать электромобиль. Раньше он ехал 10 км. А сейчас проедет 300–500 км — это уже нормально, это тот размер, при котором без дозаправки ездит бензиновый автомобиль.
2. Появились очень маленькие компактные компьютеры, практически у каждого из нас они в руках, очень дешевые. И такая штучка, как лидар — это радиолокатор, который позволяет видеть всю дорогу, всех пешеходов. Этот датчик очень сильно по экспоненте начал удешевляться. Его можно засунуть в этот компьютер, фактически возникает возможность автономного движения автомобиля.
3. Наверное, кто-то из вас уже имеет машину. Тратишь от 10 до 30 штук, и эта прелесть ездит у тебя от силы 5% времени. Спрашивается, зачем вы потратили столько денег для того, чтобы 95% времени эта машина не использовалась? С возникновением Uber возникает принципиально новый способ путешествия. Грубо говоря, машины автономны, можно поставить и не покупать их в собственность. Они на любой парковке стоят: вы подошли, сели, поехали; всё. Вы поехали, а не за рулем сидите; вы назвали адрес голосом — и вас отвезут. Вы доехали, вышли, машина осталась на другой парковке. Зачем покупать себе автомобиль? Смысла нет.
Андрей Окара: России не останется.
Сергей Дацюк: России не останется: в этом виде, когда основной бюджет на нефти (она не на газе в основном живет, кстати), она перестанет существовать. Из этого происходит ее нервность, все эти войны, выступления.
Электромобиль vs. водородный двигатель
о. Антоний: Хочу с Вами немного поспорить, не согласиться. Недавно была статья, что японцы создали водородную «Тойоту», которая стоит, мне кажется, $67 тыс., из которых 17 тыс. они дают дотацию. Вот, на счет электрического транспорта пока еще не ясно…
Сергей Дацюк: Отец Антоний, Вы невнимательно слушали, про что я говорил. На сегодняшний день еще 5 технологий конкурируют с электрическим автомобилем. Чего у них нет, что есть у электрического автомобиля?
о. Антоний: Этот водородный двигатель возможно тоже будет источником энергии.
Сергей Дацюк: Кроме этого еще есть солнечные автомобили, кроме этого есть автомобили на угле, даже на дровах (их, кстати, изобретали в Украине и говорили, что у них есть большое будущее), кроме этого есть на химических источниках. Но у всего этого подхода нет одной составляющей, всего лишь одного качества — эти технологии не экспоненциальные. Что это значит? Каждый год происходит удешевление в 2 раза и увеличение мощности в 2 раза.
о. Антоний: Стоимость заправки «Тойоты» крайне дешевая.
Сергей Дацюк: Какая разница сколько стоит? Нет экспоненциального роста! Этот двигатель должен падать в цене в 2 раза, и эффективность вырастать в 2 раза. Каждый год!
о. Антоний: Когда-то была теория заговора против Японии, что будто бы этот водородный двигатель они создали давным-давно, еще до Фукусимы.
о. Антоний: Просто Японии, которая делает довольно качественные вещи, не дают, наверное иностранные корпорации, развить эту технологию уже больше, чем 10 лет. Идет экономическая война.
Сергей Дацюк: Отец Антоний, как Вы думаете много у Штатов сегодня друзей в мире, которые продвигают их технологии? Сразу Вам отвечу — ни одного, по той простой причине, что в основе практически всей элементной базы электромобилей лежат редкоземельные элементы, которых больше всего в Китае. Почему сегодня такие дорогие аккумуляторы? Потому что даже в тех странах, где есть редкоземельные элементы, их собирают, отправляют в Китай, там китайцы делают из них вот эти маленькие «элементы» и отправляют обратно в Бразилию, Америку, еще куда-то для того, чтобы вы получили литий-ионный аккумулятор. Что делают Соединенные Штаты? Они все это пытаются делать на своей территории, где за счет этого приводят технологию в экспоненциальный рост.
То есть, грубо говоря, все страны воюют друг против друга, но тот, кто сумеет превратить технологию в экспоненциальную, получает шанс. Вот Китай не смог, американцы смогли, японцы не смогли. Конечно же, это конкуренция! Мне не важно, по какой причине технология не становится экспоненциальной, возможно действительно против Японии ведется война — но факт остается фактом.
Как решается вопрос дешевой электроэнергии
Это неприятно для Украины, поскольку она является производителем прежде всего электроэнергии. Это очень неприятно для нас с вами! То есть фактически через 14 лет электроэнергетики в том виде, котором она сейчас есть, не будет. К чему это приведет? Ну, прежде всего процесс резервирования: ну, вам, наверное, известно, что электроэнергия дешевле ночью, дороже днем. В Штатах уже сейчас делают большие объемы резервирования: сохраняют электроэнергию ночью, когда она дешевая, и отдают днем. Компаниям это очень выгодно. Но даже при том, чтобы компания зарабатывала, этого хватает, чтобы удешевить в несколько раз электроэнергию. Она уже даже через резервирование будет стоить копейки. Плюс, если через 14 лет произойдет уравнивание солнечной энергии, то практически все «старые» электростанции придется закрыть. То есть для электромобилей электроэнергия есть.
Какие проблемы возникают с людьми? Масса профессий окажутся ненужными, нам придется увольнять кучу водителей, кучу работников электростанций, менеджеров, которые сегодня заняты логистикой — в связи с приходом искусственного интеллекта и т.д. То есть появится огромное количество «лишних» людей, с которыми неизвестно, что делать — большая безработица. Попытка закрыть свои страны, как это пытается делать Трамп сегодня — бесперспективна. Потому что закрыть невозможно: их в дверь, они — в окно, построите стену с мексиканцами, так они будут по океану плыть. Это бесполезно: всё равно, как стену на границе с Россией построить. Бессмысленное занятие… То есть своровать на этом денег можно, а с точки зрения целей — это провальная вещь.
Вложения в гуманитаристику дадут Украине преимущество мирового уровня
Вот я сижу перед Вами и отстаиваю, что лишь вложения Украиной в гуманитарные теории и технологии позволят нам получить преимущество мирового уровня — ми-ро-во-го — на фоне вот всех этих промышленных революций. Попытаемся подумать про это, каким образом, почему это происходит, почему не обращают внимание на интеллектуалов, на гуманитократов.
Александр Ежов: Что имеется в виду под гуманитарными технологиями?
Сергей Дацюк: Гуманитарные технологии — это технологии, которые касаются совместности. Это не гуманизм, это не там, где мы любим человечество, т.е. это не гуманитарность. А это там, где мы совместно. Даже гуманитарным образом может война вестись, конфликты, конкуренция, все что угодно, где вы описываете правила, при которых мы нечто делаем совместно, по договоренности. Уже даже нынешняя гибридная война идет в значительной степени гуманитарным образом.
Станислав Подъячев: Это о взаимодополнительности, взаимодополняемости вместо конкуренции, я правильно понимаю?
Сергей Дацюк: Нет.
Андрей Окара: Солидарность?
Сергей Дацюк: И не солидарность это. То есть вас совместность не устраивает? Смотрите, мы ведем войну с Россией, но есть ограниченный набор условий, которые мы договорились выполнять. Вот, мы договорились во время войны не использовать авиацию, это что, дополнительность? Нет. Это что, солидарность? Нет. А почему мы так делаем? Потому что нельзя просчитать результаты деятельности авиации, уж больно разрушительны. Ковровые бомбометания — это вообще не просчитываемая вещь: ты начал бомбить — и точно пострадают мирные жители. Поэтому страна договаривается воевать, но без перехлеста. Что это? Это же мы не сотрудничаем? Нет, мы просто договариваемся о неких правилах ведения войны. Это и есть совместность. Но точно не солидарность, потому что мы же не принимаем идентичности друг друга.
Александр Ежов: Правильно я понял, что самое главное, во что нужно вложить — это научиться определять условия и делать «договорняки»? [смех]
Сергей Дацюк: Нет, «договорняки» — это негативная коннотация, которая означает, что кто-то поимеет, а остальные — нет. Совместность — это, когда поимеют все. От того, что мы не бомбим друг друга имеют все. «Договорняки» — это, когда олигархи имеют, а вы — хрен.
Сергей Дацюк: Слова правильные, но что у Вас за этим стоит — я не знаю. Что вы понимаете под эмоциональным интеллектом, это как?
Юлия Гребенюк: Это способность управлять своими эмоциями.
Сергей Дацюк: Нет, абсолютно нет, даже приблизительно не так. Способность управлять своими эмоциями — это психологическая примочка, это к о. Антонию, он Вас научит, как усмирять эго, работать с этими процессами. Эмоциональный интеллект про другое, он про аутсайт. Слышали слово «инсайт»? Что это такое?
Юлия Гребенюк: Это что-то внутри находится.
Сергей Дацюк: Это внутреннее озарение, которое означает, что вы способны произвести некоторый внутренний процесс, который приведет к переходу, внутреннему, качественному. То есть некий интеллектуальный взрыв.
Что же такое аутсайт? Это когда вы радикально отказываетесь от того, чтобы смотреть вовнутрь и пытаетесь посмотреть на себя глазами других. Вот это называется эмоциональный интеллект. В его основе лежит эмпатия, рефлексивным образом отстроенная. Ведь эмпатия — это штука, заточенная на использование. Я нравлюсь девушке, я вижу, начинаю этим пользоваться. Это не эмоциональный интеллект — это использование эмпатии в своих целях. А вот эмоциональный, он остается там, где вы отказываетесь от инсайта (на какое-то время, конечно), прибегаете к аутсайту и пытаетесь в отношении совместности выработать общую эмоциональную программу.
Гуманитарно-философская теория должна быть первична над технологиями
Александр Потемкин: У меня маленькая ремарка и потом вопрос. Ремарка о том, что договор о не-ковровых бомбардировках просто привел к тому, что отсутствие больших жертв в короткий промежуток времени закончилось увеличением срока конфликта и сделало его вялотекущим. Как пример, «тигры», которые боролись десятки лет — и гибель тысяч людей.
Вопрос же в том, а как в это вкладывать, как вкладывать в то, чтобы договариваться? Во что можно вложить интеллектуальные или финансовые ресурсы в данном ключе?
С
Но если вы прозевали, прощелкали, то через месяц включается принципиально другой подход. Любые ваши решительные действия уже не приводят к [победе], потому что та сторона видит, что вы можете действовать решительным образом, значит она действует точно так же решительно. Значит, в первой модели действует принцип Клаузевица-Наполеона, в следующей — действует другой. Вы выходите и говорите: извините, мы прое@, в общем, прощелкали, в то время, пока могли действовать по Клаузевицу-Наполеону, теперь, извините, уважаемые граждане, 4–5 лет медленной, доводящей до одури вот таких перестрелок, договоров, по сотни раз передоговоров, [войны]. Но это все равно лучше, потому что количество жертв — меньше. В этом смысле, этот принцип Клаузевица-Наполеона не всегда действует.
Александр Потемкин: А через 70 лет, если будет всё так же?
Сергей Дацюк: Это уже не важно, все равно у вас сохраняется потенциал, у вас очень много людей не умирают — и это лучше. Хорошо, такой пример приведу. Смотрите, очень «подмывает» сказать: «А давайте олигархов постреляем!» Это ничего хорошего не даст, поскольку у вас после того, как вы постреляете олигархов, порвутся все экономические связи и наступит экономический коллапс. Лучше на них давить на протяжении хоть 5, хоть 10, хоть сколько угодно лет. И медленно их превратить в обедневших [топ]-менеджеров, потому что эти люди разбираются во всей этой хренотени. Они первые, кто смогут перестроиться и послужить еще своей родине. То есть не всегда радикальные средства самые хорошие. Они хороши, если бы вы после революции парочку «пристрелили», то остальные бы просто испугались, тогда да. Если же прошло 3 месяца, а вы этого не сделали — то всё, уже поздно.
Александр Потемкин: Вы говорите о доминировании гуманитарных технологий, что это означает, конкретно?
Сергей Дацюк: Нет, Вы невнимательно слушали, я эти технологии называл вторыми. Для меня это принципиальный вопрос. Не факт даже, что в технологиях дело.
Вон, русские в лице Петра Щедровицкого вкладывали в гуманитарные технологии — и к чему это привело?! Знаете, в чем опасность гуманитарных технологий? У них нет цели. Вам чё надо? Вам надо либеральное общество — вот технологии. Вам надо империя — вот технологии. Вам надо коррупционные схемы — вот технологии. Гуманитарные технологии не разбирают, они строятся совместно на любых целях.
Поэтому нужна прежде всего философско-гуманитарная теория, которая отвечает на вопрос целей! Совместных, для всех! Иначе у вас гуманитарная технология будет продаваться тем, кто богатый. А они будут ее приспосабливать. В этом опасность.
Павел Викнянский: Точно, как у нас…
Сергей Дацюк: Или, как у нас.
Александр Потемкин: Вы просто конкретно сказали о том, что если Украина будет вкладывать деньги в гуманитарные технологии, то станет №1 в мире.
Сергей Дацюк: В гуманитаристику.
Александр Потемкин: Может, я это так понял.
Сергей Дацюк: Нет, Вы неправильно поняли — гуманитаристику.
И эмоциональный интеллект нам в помощь!..
о. Антоний: Сергея я люблю, но истина дороже. Девушка тут задала вопрос про эмоциональный интеллект, я бы хотел еще дополнить, потому что, мне кажется, что это базовое понятие, которым нужно сегодня уже оперировать и нужно быть грамотным в этих вопросах. Девушка скорее всего с психологией где-то уже встречалась.
Раньше измеряли IQ, позже появилась такая фигня: говорят, почему те, кто учился в школе на пятерки не управляют страной, а управляют страной троечники, двоечники, они же не такие умные, у них же не такой интеллектуальный потенциал? Поэтому задались вопросом: откуда ж у них эта способность, чтобы добиваться, достигать в жизни каких-то целей? И вот тут срабатывает уже не интеллект логический, а именно эмоциональный, какой-то интуитивный — человека, который себя эмоционально не кастрировал. Интеллектуалу же нужно свои эмоции «отрезать», вернее он это делает неосознанно. И он не чувствует эту ситуацию в отличие от того олигарха, может, который в школе был не самый умный, но с харизмой, который чувствует бизнес, дело, то, как он может пробиться. И как это происходит, до сих пор, в принципе, не ясно.
Сергей Дацюк: Это на таком, бытовом уровне то, что я пытался [объяснить] при помощи понятий. Как это происходит? Первым был Христос, он ввел понятие «ближний», потом был Ницше.
Сергей Дацюк: Сначала Христос вводит представление о ближнем. Оно очень долго существует в нетронутом виде. Потом появляется Ницше, который говорит: «А где предел? Кто ближний, а кто дальний? Как я должен этих людей различать?»
И вот в результате этой дискуссий Запад пришел к выводу, что, первое, ближний должен опознаваться через особую компетенцию (я вам называл ее аутсайт). И на Западе начали серьезно работать на уровне правовых институтов, чтобы эту компетенцию инсталлировать вовнутрь культуры. Причем, второй момент: в этой компетенции есть предел, т.е. граница, она определяет, что дальним является тот, кто не признает необходимость аутсайта. Ну грубо говоря, антагонист, который не готов с вами говорить никаким образом, является дальним, он не принимает концепт ближнего, т.е. деятельности не принимает. «Бла-бла-бла», — он, конечно, может говорить: «Вы все ближние, я вас всех люблю», но придет и будет вас всех уничтожать. В этом смысле, есть ближний, есть дальний, и в отношении ближнего Запад изобретает эмоциональный интеллект, который инсталлирует вовнутрь культуры.
Чем принципиально отличается православие и страны православия от католических и протестантских? Тем, что они не инсталлируют вовнутрь культуры, на уровень цивилизационных компетенций вот этот концепт ближнего. Более того, у них дальний — очень близок. Грубо говоря, дальний — это все, кто не мы, ну, например, это Запад, который «нас чмырил», все агенты Запада. То есть концепция определения границы не определена, а сам ближней в культуру не инсталлирован.
Национализм и прочие препятствия для интеллектуализма
Сергей Дацюк: Ну, понимаете, просто экспертами называют людей как носителей знаний. А те, кто тормозят будущее — это уже не эксперты, это условно говоря, креативные консультанты. А интеллектуалы или теоретики — это те, кто смотрит: что-то не так, и начинают стоить новую теорию. В буквальном смысле, вот этот вот Поздняков, он увидел, что что-то не так, что мы не можем какие-то вещи предсказывать, и он предложил теорию — это уже не эксперт, это теоретик.
А эксперты продолжают тормозить будущее, потому что они продолжают вам рассказывать… Особенно их много в России. И все шепочут Путину, что «будет война за нефть, мы в этой войне должны победить». «Ребят, какая война за нефть? Мир уже другой». «Не-не-не, будет война за нефть!»
Павел Викнянский: Ок, спасибо. Если еще есть вопросы, задавайте.
Сергей Дацюк: Еще пару тезисов с Вашего позволения. Что не позволяет нам, Украине, развивать гуманитарные теории? Обратите внимание — теории, не технологии; потому что технологии являются следствием теории, это, как бы, выделенные из теории некоторые наборы компетенции, которые красиво упакованы и их можно продавать на рынке. Что мешает? Несколько вещей.
Первое, наша страна постоянно была в колониальной зависимости от кого-то — и поэтому интеллектуалы всегда работали на врага, отсюда к ним недоверие. Патриотические интеллектуалы возникали внутри концепции национализма — и это родовая травма. То есть в формальном смысле они были правы: грубо говоря, чтобы что-то иметь свое, надо свою нацию отделить от другой. А вот дальше наступала проблема, потому что отделить нацию возможно по очень строгим вещам: понятно, это язык и культура. На них вы получите большой эффект? Нет.
Потому что оказывается так, что весь интеллект, он там, в метрополии. Значит нужно что? Значит нужно допустить некоторое количество языковой толерантности, чтобы к вам приехали эти интеллектуалы и научили вас, и у вас возникли свои. И после этого вы сможете каким-то образом языково отъединять.
Это на самом деле сложная система, изучаемая в постколониальных студиях. Но мы не хотим сложно, мы хотим просто. Мы хотим отсоединить всех по признаку языка, остаться с деинтеллектуаризированным элементом, который говорит на украинском языке. И в итоге получить анархию, разброд и шатание, потерять государство, но зато мы будем с украинским языком. Это очень плохая стратегия. Она на некоторое время дает комфорт, потому что, ну, как же, классно, всё на украинском — но потом заканчивается плохо.
Почему? Потому, что у нас долгое время не было интеллектуальной традиции. Потому что брати-хлібороби, про которых писал Липинский — это в основном интеллектофобы, у них ментально, исторически заложено недоверие к интеллектуалам, поскольку те работали всегда на права. Вот в этом базовая проблема. И если ты честный человек, ты постоянно, каждую секунду делаешь этот вывод: либо ты отстраиваешься в языковом плане, либо отстаиваешь точку зрения интеллектуализма. Ты постоянно мечешься.
Г
А в основном, конечно, интеллектуалы преследуются и по другим вещам. Во-первых, когда вы имеете дело с физиками, инженерами — там все понятно: вот теория, а вот атомная бомба, очень простая и непосредственная связка. Гуманитарные технологии по следствиям очень отдаленные, их очень сложно предъявлять.
Второй момент: научно-технологические, инженерные инновации происходят в узком кругу и непосредственно замыкаются в корпорации, они очень сильно корпоратизированны, т.е. в них можно вложить. А если вы попробуете построить гуманитарные теории, то никакая корпорация вам денюжек не принесет. Они не понимают… хотя сейчас уже начинают понимать, когда начинают вставать вопросы об искусственном интеллекте, о последствиях, о том, что может/не может робот, массово приглашаются гуманитарии и начинают работать над роботической этикой. Но это сейчас, когда они поняли, что нужны гуманитарные теории и технологии. Потом гуманитарии традиционно вырастают и им, конечно, хочется кушать — и они работают внутри государственных институтов, которые как правило очень сильно заидеологизированны и заангажированы. Чего не скажешь о физике!.. Физику плевать на любую идеологию, потому что от той или иной идеологии формула не изменится, физическая теория никак не поменяется.
Наконец, следующее. Общество очень слабо разбирается в каких-то физических вещах, например, оно не способно отличить 3D-принтер от 4D. Но как только ты заговоришь про какие-то цивилизационные вещи, про язык — все ж специалисты, все! Я еще не встречал аудиторию, которая не считает себя специалистом в языке. Ты им расскажешь, что это сложно устроенные вещи, покажешь буквально пошагово, сколько шагов перехода есть в этой вещи, но — нет: «Треба тільки українською мовою». Всё, на этом разговор заканчивается. У нас же есть понимание, что я могу что-то не знать в естественной науке, но отсутствует понимание, что чего-то могу не знать в гуманитарной сфере. Существует гиперидентичность в области гуманитарных теорий, т.е. каждый мнит себя знатоком.
«Нужно поступать не так, как уже есть на Земле»
Ну и наконец, гуманитарии-новаторы всегда маргинальны, их не финансируют ни корпорации, ни государство. Это жертвенного образа люди. Выглядят шлимазлами, соплежуями, несчастными людьми — на них посмотришь и не хочется вообще с ними [ничего иметь]. Потому что это ж тебе не чувак, который приехал и тебе: «Я, там, участвовал в разработке Samsung Galaxy S7 или Google Glass, я — крутой чувак, сюда приехал на своей машине, выгляжу, у меня костюмчик там, все прилично». И заходит какой-то гуманитарий, который не получает зарплаты с полгода и пытается что-то вам втирать. Конечно, сопоставление этих двух людей не в пользу гуманитария. Это только некоторые вещи, которые показывают отсталость гуманитарной сферы. Но именно в ней, в гуманитарной сфере, кроется инновационный подход, который является для Украины прорывным.
И последняя вещь. Конечно же, я попытался сформулировать, что нужны также и критические гуманитарные технологии, но когда я впервые представил свой доклад, то я получил критику, что гуманитарные технологии — это очень неприятная вещь, где технология больше, чем человек. Они быстро продаются, редуцируются, т.е. опошляются и перестают работать как гуманитарные технологии. Поэтому гораздо лучше разрабатывать именно гуманитарные теории — гуманитарные технологии ставить под контроль теории. Чтобы теоретик был консультантом. Это я, конечно, говорю вам в цивилизационном аспекте. Если бы консультировал человек, знающий цивилизационную антропологию, то он бы сказал это так. Но у нас же спрашивают только политические консультации: в этом смысле, имеем поэтому проблемы с обнаружением и пониманием ценности гуманитарного консультанта (потому что предлагают, как правило гуманитарного технолога).
Есть список критических гуманитарных теорий (из моего доклада на конференции в польском г. Жешув (Ряшев)): цивилизационная антропология в отличии от культурной антропологии, междисциплинарная теория единого человечества и концепция новой организации вместо ООН, принципиально новая теория будущего (т.е. принципиально новая футурология — конструктивная, которая также осмысляет технологическую сингулярность), новая теория войны и осмысление возможности большой войны, социально-культурные, политические и экономические модели цивилизационной футурологии, т.е. какие модели вообще существуют (поскольку они сейчас в мире очень сильно будут меняться), теории внеземной экспансии человечества (марсистика, селенистика). Вот, к примеру, какой язык должен быть на Марсе?
Из аудитории: Английский.
Сергей Дацюк: А почему? Почему не китайский?
Павел Викнянский: У В’ятровича спитайте… [смех]
Сергей Дацюк: Мы что кладем в основание? А какой строй там должен быть? Говорят, капитализм — а почему? Есть масса вопросов, как построить новую цивилизацию, как ее создавать. По лекалам существующей? И что вы тогда получаете? Поясняю: вы разводитесь — да; а второй муж у вас или жена — точно такая/ой же, как и предыдущая, ну и в чем смысл, стоило разводиться? Нужно применить что-то неожиданное, новое, инновационное и получить с этого какую-то смысловую прибавку даже для оставшейся планеты — или вы просто возьмете и линейно отпочкуете: язык — английский, капитализм, все, как тут — так и там. Мне очевидно, что не нужно поступать так, как уже есть на Земле. Поэтому нужны новые идеи.
[Продолжаем]: теория сожительства людей с новыми агентами, т.е. с искусственным интеллектом и с андроидами, т.е. с машинами и с человеко-машинами. Ну и, наконец, теория принципиально новых смыслов жизни. Ситуация «лишних» людей и обоснование появления такой профессии, как смыслоконструктор. Вот раньше, в ХХ в., актуальной была профессия психоаналитика, чтобы разобраться с новыми явлениями и знаниями, а теперь человек приходит и спрашивает, каким смыслом пользоваться, где его искать, чем заниматься (говорит: «Я не знаю!»). В массовом порядке нужны смыслоконструкторы, которые будут просто рассказывать, что жить вы можете: а, б, в, г, д — выбирайте. Но как вы жили до этого: 1, 2, 3, 4, 5 — так больше жить нельзя, потому, что этих сфер больше не будет. Это основные критические и гуманитарные теории.
Сергей Дацюк: Мы живем с вами в то время, когда одновременно отмирает настолько большой пласт старых теорий и профессий, что не справиться ни новому Христу, ни новому Марксу. Потом что поток. Подумайте, когда всерьез говорится, что сотни миллионов или даже миллиардов людей станут «лишними», представляете, какое поле работы для смыслоконструкторов. Монетизация будет сумасшедшая, вкладываться туда будут триллионы.
Павел Викнянский: Спасибо, Сергей Аркадьевич, есть над чем подумать.
