Відбулося прискорення

Часть ІІІ

Владимир Никитин: Поэтому я работаю с теми, кто живёт в информационном мире, но сам туда не отношусь.  Вот недавно случайно зарегистрировался на Facebook’е и теперь не могу из компьютера [выйти]: уже 300 писем пришло, не знаю, что с ними делать и зачем мне это надо.

Был я недавно на обсуждении одного коммерческого проекта, который построен на двух вещах: первая — на том, что человеческая жадность никуда не исчезнет, её надо использовать; и вторая — что молодёжь беспрерывно друг другу кликает. На этом строится коммерческий проект, как ресторанам заработать, но рестораны при этом сомневаются. А то, что на этом заработают операторы, которые будут обслуживать кликанье — это так, но никто из них [ресторанов] не сомневается, что молодёжь будет кликать беспрерывно и обеспечивать доход. Поэтому одно из двух: или вы — те, кого используют как механический клик, или вы — те, кто программирует тех, кто будет кликать, или вы те, кто отвечает за то, чтоб из этого был какой-то смысл.

Потому что немцы придумали в концлагерях самое страшное наказание — делать бессмысленную работу. Например, заставляли таскать тяжёлые камни с одного угла поля на другой. Люди во многих случаях согласны на тяжёлую работу, если они понимают, зачем.

И совсем уже напоследок. Что такое образованный человек? Кроме того, что он имеет ранги рефлексии, что он имеет принципы, — это человек, который в состоянии отвечать в течение жизни на четыре вопроса. И вся история образования — это о том, как люди отвечали на эти четыре вопроса и за счёт чего. Первый вопрос: как заработать на жизнь себе, своим? И тут начинается: рынок поплыл… Как утверждают специалисты, каждых 3–4 года рынок труда меняется. И студентов уже бессмысленно готовить под рынок труда, потому что их готовят 5 лет, а рынок меняется за 3 года. И как себя прокормить?! Второй вопрос: как жить с другими, если они не похожи на тебя? Сейчас немцы пытаются ответить на вопрос: как жить с мусульманами в Германии (а их там уже больше 4-х миллионов)? Или как в Лондоне жить с выходцами из Британского Содружества? Третий вопрос: как жить самим с собой, если постоянно не можешь ответить на вопрос «Кому ты нужен, зачем, когда всё меняется»? И последний вопрос: на кого опираться? Если есть Бог, как жить с Богом? А если Бога нет, как жить с другими людьми, если по отношению к тебе могут тогда допустить всё, что только можно?

Гражданин — это образованный человек, который на эти вопросы отвечает. И, как говорят современные философы… (недавно, позавчера, по-моему, в Киеве выступал Зигмунд Бауман — старый польский философ, который придумал слово «глобализация» и само понятие «глобализации», он опирается ещё на философа Мартина Бека, у нас его книжки переведены), они утверждают, что государство уже больше не несёт в себе политики и смысла. А теперь это перекинулось на отдельных людей: государство уже не в состоянии нести ответственность за будущее, за него отвечают люди. И поэтому, если внутри у вас не будет этих принципов, и вы их не передадите другим, то и места в этом мире для вас не будет.

Но вам придётся отвечать на вопрос: что значит быть гражданином в новом мире? Что значит быть гражданином в старом мире — это понятно, это у Гегеля описано, это описано у многих. Правда, этот мир кончился. Но новый появляется: вам приятно, если вы будете строить новый мир? Приятно! Но это тяжело. Ладно, на этой приятной ноте заканчиваю [смеются]. Давайте последние вопросы.

Павел Викнянский: Спасибо, Владимир Африканович, попрошу вопросы по тому, что услышали, может что-то кто-то недопонял, наверняка, по каким-то смежным вопросам.

Владимир Никитин: Примечание на полях. Понимание — вопрос самый сложный, мышление гораздо проще. Мышление — это простенькая штука, на самом деле, а вот понимание — оно сложное. А есть ли у вас понимание или нет, проверяется вопросами. Потому что если вы не задаёте вопросов, возникает иллюзия, что вы поняли, а вы просто узнали слова. Я недавно тоже с молодёжью общался по сложному вопросу — и потом не понимаю, в чём дело. После осознал: у них за словом «мышление» и у меня за словом «мышление» стоят совершенно разные вещи. Для них мышление — это, грубо говоря, вычисление, процесс вычисления, который можно передать машиной и т.д., а для меня мышление — это появление новых смыслов.

Дмитрий Андрощук: Мировоззрение.

Владимир Никитин: Ну, понятия есть же разные. Это в Советское время было мировоззрение, мироощущение, мировидение и т.д., там была целая довольно осмысленная лестница.

Павел Викнянский: Ну что? Или мозги «поплавились»?

Татьяна Хмарук: Ну как «поплавились»?.. Просто надо всё-таки, наверное, осознавать некоторые вещи. С точки зрения каждого человека, грубо говоря, со своей позиции, мы что-то думаем. Надо проанализировать.

Владимир Никитин: А интересно, как вы будете это делать?

Татьяна Хмарук: Ну, со временем.

Владимир Никитин: Нет, оно забудется просто, оно забудется и уйдёт. Ну, было чего-то там. Пришёл один городской сумасшедший, чё-то рассказал: иногда было интересно, иногда непонятно, иногда было смешно. Как вы собираетесь анализировать всё? У вас есть такие средства, чтоб положить такие вещи рядом и как-то их сравнить, что-то выделить?

Татьяна Хмарук: Я начала анализировать сегодняшний разговор, в принципе, оно должно как-то уложиться, наверное.

Павел Викнянский: Куда?

Татьяна Хмарук: Ну, в свою голову, лично мою.

Павел Викнянский: Ну, вот ты сейчас что-то услышала?

Татьяна Хмарук: Я услышала.

Павел Викнянский: Тебе всё понятно? По-честному?

Татьяна Хмарук: Конечно, нет.

Павел Викнянский: Ну, так задай вопросы, или не нужно, не интересно?

Татьяна Хмарук:  Нет, интересно, просто думаю, какие хочу вопросы задать.

Владимир Никитин: Да любые задавайте вопросы.

Олег Деренюга: Смотрите, очень часто сейчас звучит, что да, мир стремительно меняется, быстрее и быстрее всё происходит…

Владимир Никитин: Для некоторой части населения, для другой части — ничего не меняется.

Олег Деренюга: У меня возникло некоторое сомнение: а вот жители Тёмного Средневековья и потом, в дальнейшем, когда они чуть-чуть приблизились к Эпохе Возрождения, было ли это для них тогда также, как сейчас, для нас: всё так стремительно меняется? Или совершенно иначе?

Владимир Никитин: Нет, во-первых, иначе. Вы понимаете, время — это операция сознания, а не данность. Поэтому я могу вам сейчас дать 20 разных концепций времени. В Средневековье время не предполагало ускорения и понимания ускорения. У них оно было циклическое с одной стороны, и с другой стороны, оно у них было линейное и двигалось от казни Христа к Страшному Суду. Значит, и в этом смысле у них всё было приближение к Страшному Суду, но при этом всё повторялось, кроме одного события — прихода в мир Антихриста. И у них были периоды, когда они считали, что происходит резкий перелом. Например, в 300-каком-то там году в первый раз ожидали конец света, второй раз — в 1000-м году: всё продавали, шли в монастырь молиться, [ведь] вот-вот произойдёт, но конец света не происходил, и опять всё возвращалось. Т.е. в какие-то периоды были такие уплотнения. В период Возрождения тоже не произошло такого стремительного изменения, оно как бы свершилось — вот, резкий перелом.

Эти все изменения происходят двумя путями. Один: вымирают носители старого. В этом смысле нужна смена поколений — это основное условие появления нового. Второй: очевидно старое не соответствует ситуации. В чём новизна сегодняшнего дня? Вот за мою жизнь произошли несколько крупнейших сломов, и за вашу жизнь тоже произойдут изменения — уже их жёсткость нельзя вязать со сменой поколений.

Кроме этого процесс взросления у человека идёт по нескольким линиям. Взросление как члена рода — семья, ответственность за семью. И что такое взросление? Взросление — это взятие ответственности. Женщины родовым образом взрослеют намного быстрее, чем мужчины. Некоторые мужчины не взрослеют никогда, причём, большинство: брать ответственность за семью, будущее они не собираются. Есть взросление социальное — это ваша карьера по социуму, и про неё надо рассказывать отдельно. Есть взросление интеллектуальное: ход, движение по этим ступенькам, о которых я рассказывал [вам сегодня]. Есть взросление технологическое. Вот, я смотрю на своих детей и внуков: я явно уступаю им в технологическом взрослении. Я — ребёнок по сравнению с новыми технологиями, зато на порядок сильнее интеллектуально или в родовом смысле. Раньше не было такого, чтобы дети могли хоть по одной линии опережать родителей, а теперь по двум-трем линиям можно опередить родителей. И ощущение того, что мир стремительно поменялся, ещё зависит от того, как вы с родителями сталкиваетесь. Вы видите, что они живут совсем в другом мире: вы уже из него ушли, а они ещё там живут. При этом нельзя сказать, какой мир хуже или правее. Этого абсолютно никто сказать не может. Поэтому ощущение конца света — это часто возникало в истории. Египетский папирус, которому три с лишним тысячи лет: там написано, что мир катится к концу, дети перестали слушаться родителей, и каждый хочет написать свою книгу [смеются].

Олег Деренюга: Тогда о каких единицах Вы говорите, когда имеете в виду ускорение? И что есть единица измерения скорости изменения мира?

Владимир Никитин: Ну, понимаете, измерение — это из научной парадигмы. Я не оперирую измеряемыми величинами, я работаю с качественными. Я знаю, что происходит набор скачков. От текстов перешли к экрану. А там уже можно мерить скорость цифрового мира, потому что он так устроен, что его мерить можно… хотя бессмысленно. Рейтинги и тесты — абсолютно бессмысленные вещи, понимаете?

Олег Деренюга: Как отделить медленное от быстрого, в итоге?

Владимир Никитин: Значит, вот быстрое — это означает, что те ответы на вопросы, которые вы приготовили, уже не соответствуют, вам придётся на вопросы отвечать заново. Мне сейчас надо заново отвечать на вопросы, которые вроде бы я решил 5 лет назад. Я один раз ответил на эти вопросы, 30 лет жил с этими ответами. Потом ответил второй раз, мне хватило на 10 лет. В последний раз мне не хватило на 3–4 года моих ответов. Отсюда у меня убеждение о том, что я двигаюсь не с той скоростью, с которой движется мир. Но я же знаю, что не только со мной такое происходит.

Опять же происходит самое главное — конец потребительской идеологии. Потребительская идеология уткнулась в исчерпание ресурсов. И появляется новая идеология творения ресурсов. И опять же можно смотреть изменения: как потребительская идеология продолжает бороться с новой идеологией, и количество процессов, которые будут происходить по поводу сети, корпораций с сетями, будет увеличиваться. Ведь корпорации борются со всякой свободой индивидуальности. Как писал мой учитель, основная проблема современности, с которой не сталкивались наши предки — это как жить, сохранить себя в условиях больших организационных систем. Не стать частью потребительских и прочих сетей. Вот корпорация, а государство выступает здесь как инструмент корпорации, стремительно будет подавлять все индивидуальности. Вот эта борьба сейчас резко ускоряется.

Павел Викнянский: Владимир Африканович, мы сейчас наблюдаем такую историю, особенно молодёжь: она сознательно отказывается от этой свободы.

Владимир Никитин: Естественно, потому что свобода — это, прежде всего, ответственность, этим свобода отличается от вольности. В русском языке есть два слова: «воля» и «свобода». В украинском була тільки «воля». Сейчас тоже стали «свобода» говорить, потому как воля и свобода — это две разные вещи. Свобода — это когда вы осознанно признаёте, что другие тоже имеют право на свободу, и поступаете относительно с этим правом.

Воля — это, когда я делаю, что хочу, не обращая ни на кого внимания. Вот казаки были вольными. Основные процессы, которые происходили между горожанами в Киеве, когда было Магдебургское право — это с казаками. Казаки совершенно не хотели выполнять никаких городских обязанностей и считали, что они вообще выше этого. Были городские правила и нормы, они их не соблюдали. Поэтому естественно 95% людей будет отказываться от свободы. «Не трогайте меня, дайте мне то, чего я хочу, и оставьте меня в покое», — с этим вы столкнётесь, если начнёте что-то менять или что-то делать.

И ещё одну вещь поймите. Я, кстати, на этом потерял половину, если не больше, сотрудников и партнёров. На вопрос: «Что главное: свобода или власть?», большинство считает, что власть — это и есть условие свободы: если они получат власть, они изменят мир и дадут всем свободу. Поверьте мне, я не с одним премьером и президентом сталкивался. Как только человек получает власть, единственной его заботой становится сохранение власти — и свободы у него нет. Вот сегодня был какой-то фильм по телевизору, я работал, [он] у меня был включён, и там описывалась несвобода короля и несвобода Папы. Они все ограничены со всех сторон, в своих рамках: им придворные не позволят поступить, им закон не позволит поступить, чья-то выгода не позволит поступить.

А если захотят иначе… Сейчас была в моде такая фигура, как Калигула — это римский император, который решил, что ему всё позволено. Он недолго правил, но остался в памяти как человек, который решил, что ему всё дозволено.

Павел Викнянский: Коня в сенат выбрал.

Владислав Годованец: Может, у него такая цель была — остаться в памяти, может, таких, как все, много, а он решил пойти ва-банк?

Владимир Никитин: Я не думаю, что его сильно заботило потомство, он считал, что он есть бог, ему всё дозволено.

Александр Щерба: Можно ещё вопрос: как быть с образованием, как его менять, что с ним делать, как его перестроить, исходя из изменяющегося, ускоряющегося мира?

Олег Деренюга: А можно ещё вопрос, прямо к вопросу Саши. Я этот же вопрос задавал, когда к нам приходил человек, который сейчас занят высшим образованием [проф. Ирвин Студин]. Я чего-то вижу себе два таких тренда: это обязательное, всеобщее, унифицированное, универсальное образование, и другое, где больше такое детализированное, специфическое, индивидуальное…

Владимир Никитин: Это с точки зрения всадника, с точки зрения орла всё совсем по-другому, с точки зрения мыши — по-третьему. Понимаете, я являюсь президентом Украинского педагогического клуба, поэтому этим озабочен. Причём, меня педагоги выбрали президентом, [а] я педагогом не являюсь. Они сказали, что очень хорошо, что я не педагог, потому что у них всех мышиный взгляд: там, увеличить зарплату педагогам, дать автономию университетам и т.д., это предел, что они видят. Ну, во-первых, вот книжка, в которой написано про это, она есть на сайте [В.А.Никитин «Идея образования или содержание образовательной политики», Киев, 2004].

Теперь я по сути отвечу. Значит, есть концепция открытого образования, есть концепция конечного образования. То, что вы говорите — это концепция конечного образования, когда есть ступеньки, диплом и всё. И есть концепция общества, которое учится, learning society. Наиболее полно эта концепция воплощена в Скандинавии. Например, шведская система образования — это то, о чём мы только можем мечтать, и о чём не могут помыслить у нас, потому что принципиально расходится, идеологически. В чём суть: в Швеции и в Финляндии начинают учить детей планировать свою жизнь, начиная с младших классов, а в старших классах у них 90 направлений, по которым можно идти. Хотите журналистику — вам пригласят ведущих журналистов, и с вами будут работать, хотите там чего-то — будет.

У нас в Украине есть такой учитель Гузик, у него под Одессой есть авторская школа, она находится под защитой ООН, поэтому он может себе позволить то, чего не могут себе позволить другие школы. У Гузика есть простая мысль: он говорит, что человек приходит в мир для чего-то, что Бог его послал для чего-то. И задача педагогов понять, для чего этот человек послан, и поддержать. У него, по-моему, 9 направлений в школе. Он уже давно, где-то лет 20 ведёт статистику, я сейчас назову очень приблизительные цифры, потому что он несколько раз давал немного отличные [данные]. Примерно 30% людей способны к хорошему ручному труду. Примечание на полях. Самая мощная система образования — это ремесленная, подготовка к ремеслу. Это художники и всё, что связано с ручным или головным трудом. Ещё где-то процентов 30–40 готовы к социальной работе, т.е. могут работать с другими людьми. 4–7% в состоянии работать с абстрактными понятиями и работать в науке, а у нас вся школа ориентирована на это, т.е. она соответствует только примерно 4–5%. Меньше 1% способно к управлению и стратегическому видению. Около 1% готовы к высшим достижениям спорта. И он это вот развивает.

Поэтому у нас сейчас формируются две концепции образования. Одна — технологическая, где всё построено на фрагментах (это очень важная тема: целое и фрагменты), передаются только фрагменты. И в мире потребления уже все фрагменты, которые можно передать — выделены. Из любви выделили секс: любовь нельзя продать и передать, а секс продать можно. То же самое, из смерти выделили убийство. И работают только с фрагментами! Вот вышла книжка недавно, называется «Взрыв образования». И она вышла в 11м году в Америке, а переведена в России была в начале 12 года…

Ольга Коваленко: А кто автор?

Владимир Никитин: Там два автора, у меня нет механической памяти. Напишите мне письмо, я вам отвечу.

Значит, смысл этой книги, что самое главное — это жить в фрагментированном мире и обмениваться фрагментами. Отсюда вся идеология компетенции. Компетенция — это тоже фрагмент, выделенный из целого. Компетенция — это не знания. Знания — это целое, они очень трудно разбираемы, а компетенция — это такие информационные сборки. Я когда-то [был] на конференции в Стамбуле: там докладывал профессор Гарварда и рассказывал, что у них в Гарварде, уже выделено 30 компетенций, которые они передают. Я ему задаю вопрос: «А кто отвечает за целое?» Он говорит: «Мы ещё 200 компетенций разрабатываем». А очень умная женщина вела заседание, говорит: «Он Вас не поймёт никогда, потому что за целое у них никто не отвечает, за целое у них отвечает сама система жизни». Целое — это корпорация или город, и вы попадаете туда со своим фрагментом, и вас ставят на место. Поэтому, когда вас фрагментировано готовят — ничего страшного, но если у вас общество устроено хаотически, а вам передают фрагменты, то вы только вносите хаос в себя и в общество. Эта система очень мощная, за неё отвечают корпорации. Уже давно не государство занимается образованием, а занимаются корпорации. Вот, как Институт сингулярности — это корпорация, так и всё современное образование – корпорация. В этом смысле, в Украине нет ни одной корпорации.

Сейчас у Пинчука лежит мой проект такого необычного учебного заведения, но не знаю… Ахметов оплачивает поездки всем в Гарвард, который величайший памятник, но он уже не соответствует ситуации. Появляется новая система образования, которая построена на коммуникациях по поводу сложных вопросов и самодвижений. Вот это вот персональное образование — это то, что защищаю и пытаюсь сделать я. У меня в Киеве это пока сорвалось, сейчас в Санкт-Петербурге это делаю. В этой системе образования главная фигура — собеседник. И она имеет прототип. Всё, что мы делаем, имеет прототип, потому что всегда в сложных системах есть всё: просто одно акцентировано, а другое — нет. Вот прототипом является Оксфорд. Он отличается от всех других, что там принято, что на двух студентов есть один профессор, который с ними разговаривает. Он называется тьютор, но у нас под тьютором сейчас подразумевается другое — не собеседник, а навигатор. И то, это для нас новое, вот мы только-только создали Ассоциацию тьюторов Украины, а пока это только вот такие сопровождающие. Поэтому менять общую систему образования бесполезно. Она должна умереть сама собою. 

И ещё, всё равно профессиональная подготовка должна остаться. В чём проблема сейчас современного образования: что вот там, где точка зрения, там начали заменять технологическое, вносить профессиональное или ремесленное. И там теперь кентавр-системы. Они уже не профессиональные, профессионалов почти уже в мире больше нету. Вы будете смеяться, но их больше нету! Я уже сталкивался с таким: мне недавно нужно было в России в одном проекте провести сложные горные работы. Фирма провела поиск по всей России, нашли трёх человек, которые в состоянии сделать эту работу, самому младшему из них 75 лет. Тоже самое с врачами, архитекторами, всеми, кто профессионалы.

Олег Деренюга: Вы на одном из семинаров говорили, что профессии — они все связаны с именами богов, типа строитель…

Владимир Никитин: Я говорил, что все профессии — это то, что можно найти в эпитетах Бога. Бог — это судья, врач, воин, архитектор, учитель, еще можно найти. Это вот профессии, остальное всё — специальности. Профессии — они живут долго, но их можно разрушить. Потому что профессии — это определённая картина мира, определённый клуб и определённые теории. Меня растили ещё как профессионала. Я в своей области очень неплохой профессионал. Но, к сожалению, профессионалы уже никому не нужны, потому что профессионалы работают с целым, с картинкой и с теориями, а технологи работают с фрагментами.

Павел Викнянский: Только у нас не нужны профессионалы? Или в Китае, например, они всё ещё пока востребованы?

Владимир Никитин: Они востребованы. В Германии кризис страшный: немцы дают гражданство сейчас двум направлениям — IT-шникам, им не хватает программистов, и им не хватает инженеров-технологов. Германия, родина инженеров, навыпускала менеджеров, юристов и т.д. и перестала выпускать инженеров, потому что профессиональное образование очень дорогое. Подготовить профессионала — это дорого, а подготовить фрагментарщика-технолога — это можно и по интернету.

Ну, и самое главное, нужен собеседник. Раньше он назывался «учитель». Теперь, в условиях быстрых изменений, учителей нет. Есть просто более опытные и менее опытные. Но учителя тоже являются учениками. Я учусь до сих пор, потому что вижу всё время, что что-то появляется, то, чего я не понимаю. Я поэтому работаю с молодёжью, потому что мне важны их вопросы, их замечания, потому что они несут другую точку зрения, и они уже видят по-другому мир, не так, как я. Но за счёт того, что я ценю их точку зрения, я могу сдвинуть и изменить свою. Собеседник отличается от учителя тем, что он не будет навязывать тебе ничего: он попытается тебя понять и поделиться с тобой опытом, и твой опыт сделать для тебя же понятным.

В этом суть образования, это образование на всю жизнь — вот я к тому вернулся. Финны первыми сделали реальностью общество, которое учится. У них правительство, которое учится, корпорации, которые учатся. Всякая нормальная корпорация внутри себя сейчас имеет систему образования. Или в виде собственного университета, или в виде образовательного клуба и т.д. Наши корпорации до этого ещё не дошли.

Виталий Попович: Можно спросить? А нельзя ли провести такие параллели с Сократом, который тоже как собеседник учил, а общество тогда не приняло это, как бы эту систему? И примет ли, на Ваш взгляд, оно сейчас?

Владимир Никитин: Оно не могло принять, потому что Сократ выскочил из мира мнений. И построил мир идеальный. Они естественно не могли этот мир принять, они его увидели как испорченный мир богов. И осудили Сократа за богохульство, нарушение почитания богов и развращение молодёжи, т.к. он прививал молодёжи не мнение, а нечто другое.

Есть же две точки зрения на все, что происходит в мире. Первая: в мире уже всё было. Мамардашвили говорил, что нельзя помыслить ничего, чего бы не было помыслено до тебя. Всё, что я придумал в своей жизни, а я придумал много, я потом обнаруживал в книгах. Причём, эти книги я читал раньше, я там не видел этого, пока сам этого не понял. Мышление, оно воспроизводится. Есть такая книжка, она называется «История философии». И там подробно (немцы делали, поэтому там всё очень подробно) они просмотрели всех философов Китая и Античности и убедились [в следующем]. Они разделили всех философов на три группы, на три класса: первого, второго и третьего уровня. Что нет ни одного философа, который не учился хотя бы у философа третьего уровня. А крупные философы почти все учились каким-то образом друг у друга. Как известно, Платон был учеником Сократа, а Аристотель был учеником Платона. Потом первый уровень слетел… Но важно, что это не возникает на пустом месте, на пустом месте создать ничего [никто не может], кроме Бога: Бог в состоянии из ничего делать — человек не в состоянии.

Поэтому ещё одно, последнее: хотите что-то сделать, надо чем-то владеть. Я прилично владею своим предметом «Теория архитектуры и теория культуры». На счёт этого я могу видеть то, что происходит сейчас, относясь туда и понимая, что поменялось. Чтоб увидеть, что поменялось, нужно с чем-то сравнить. Я знаю, каким образом оно жило и двигалось раньше, и теперь вижу, как оно живёт и двигается сейчас, и могу сказать, что произошло ускорение.

Павел Викнянский: Есть вопросы ещё? Если нет, тогда мы уже будем подходить к дальнейшему подведению итогов. Ну что? Если вопросов нет, тогда хочу лично пообещать, что мы, конечно же, обязательно данную встречу застенографируем…

Владимир Никитин: Это сложно будет, я сегодня кусками рассказывал.

Павел Викнянский: Сделаем как-то, доходчиво попытаемся упаковать. Потому что, кстати, успех стенограммы Вашего факультатива на «ІІІ Зимней Студреспублике» был действительно значительный: сравнительно большое количество людей его прочитало, был хороший feed back. Для нас важно, что такое напряжение мышления происходит и оно увязывается с нами, плюс, полезно: кого-то там, наверное, на что-то там натолкнуло, раз люди обращали на текст внимание и цитировали его.

Хотелось бы пожелать перед переходом к совещанию, не только лайкать, но и не бояться читать. Как только перестаёшь читать, теряешь навык к чтению, я сам по себе начинаю замечать — тупею. Тупею, не в простецком, бытовом понимании (я тут даже быстрее начинаю реагировать, слова не подбираю, они как бы сами появляются), но, как показывает опыт, по происшествию какого-то времени, всё, что я за этот период делал, оно суетливо и неправильно. И я опять стараюсь читать, возвращаться к коммуникациям с мудрыми людьми, чтобы понимать, что огромная гордыня думать, что я один из самых умных. Но это мой опыт и переживания…

Давайте поблагодарим Владимира Африкановича за то, что он уделил нам время! У нас есть традиционная такая штука: мы обязательно дарим всем нашим гостям замечательные футболки Студреспублики.

Владимир Никитин: Спасибо!

Часть I. Громадянин засновується на любові
Часть ІІ. Місце мудрості
Часть ІІI. Відбулося прискорення