Содержание прогрессивной национальной альтернативы

The content of a progressive national alternative (en) 

Публикуем стенограмму публичной лекции всемирно известного социального теоретика, экономиста и политика, профессора Гарвардской школы права Роберто Унгера (Бразилия), которая 11 декабря 2012г. была организована Студреспубликой в помещении Киево-Могилянской академии. Тема лекции — «Украина, Европа и левые» (далее — рус, en). 

Лекция Роберто Мангабейра Унгера в Киеве ознаменовала начало реализации проекта «Новый старт. Сценарии будущего», цель которого заключается в проведении открытого конкурса на поиск оргпроектов (научных разработок, бизнес- и социальных идей), которые бы раскрывали вероятные сценарии будущего Украины.

Роберто Унгер: Моя тема — содержание прогрессивной национальной альтернативы в Украине как пример прогрессивного направления в мире. Мой тезис заключается в том, что в наших странах: в Украине, в Бразилии и главных развивающихся обществах во всем мире — прогрессивная альтернатива на сегодняшний день возможна и даже необходима. Но это требует идеи, что во многих существенных отношениях противоречит доминирующей концепции в высокой академической культуре. Никакие глубокие преобразования в обществе не могут быть предприняты сегодня без изменения способа мышления.

Теперь позвольте мне заявить точку зрения, с которой я буду говорить. Я, очевидно, не украинец, не студент, специализирующийся на украинской истории и обществе. Но мое убеждение состоит в том, что весь мир сегодня заперт в цепи аналогий: аналогичны проблемы и аналогичны решения. Сегодня в мире существует универсальная ортодоксия, которую иногда называют неолиберализм. Ереси, которые появляются в мире, чтобы противостоять этой ортодоксии, почти повсеместно локальные. Ортодоксия является универсальной, а сопротивление ортодоксии является локальным. Универсальную ортодоксию можно успешно побороть только с помощью универсальной ереси, как либерализм и социализм в XIX веке. Поэтому я говорю с точки зрения веры в мировой политике. Могут быть способы интерпретации украинских национальных интересов, которые противоречат интересам человечества, а могут быть и способы интерпретации интересов человечества, которые противоречат национальным интересам Украины. Но должна быть какая-то зона перекрытия, пересечения, некоторый способ интерпретации национальных интересов Украины, что сходятся с интересами человечества, и интерпретация интересов человечества, которые создают пространство для сильных национальных проектов в Украине. Именно на этом основании я рассматриваю свои аргументы здесь.

Я предлагаю продвигаться в три этапа. На первом этапе я собираюсь перечислить определенные отправные точки для моих аргументов — предпосылки, условия программного видения. На втором этапе моих рассуждений я обращусь к содержанию этого программного видения, описывающее ряд проектов, которые вместе будут составлять содержание прогрессивной альтернативы. И на третьем этапе моих рассуждений я буду говорить о серьезных препятствиях, которым такой прогрессивной альтернативе придется противостоять и преодолевать.

Итак, во-первых, отправные пункты. Первый отправной пункт имеет дело с видением ситуации с прогрессистами в мире. В целом, в современном обществе, прогрессисты — те, кто хочет изменить общество, не имеют проекта. Их проект, как правило — это проект своих консервативных противников со скидкой на гуманизацию. В богатом Североатлантическом мире (Западной Европе и Соединенных Штатах) в основе программной дискуссии — попытка совместить социальную защиту европейцев с экономической гибкостью Америки, в пределах установленных экономических и политических институтов. Не существует никаких попыток переосмыслить базовые институциональные основы экономики и государства. Последней крупной институциональной и идеологической инновацией в мире был социал-демократический компромисс в середине XX века. Левые или прогрессисты, отказались от попытки изменить государство и реорганизовать экономику. И в обмен на этот отказ от фундаментального вызова государству было разрешено приобрести право регулировать экономику, уменьшить неравенство компенсационным перераспределением и управлять экономикой в противофазе циклу фискальной и монетарной политики. Если мы посмотрим за пределы богатого Североатлантического мира — то, что мы видим вместо сильной альтернативы, является некоторой комбинацией неолиберализма, государственного капитализма и этой компенсационной социал-демократии. В мире еще не существует четкой институциональной альтернативы, которая могла бы представлять прогрессивное дело. Я утверждаю, что этот институциональный консерватизм или скептицизм, эта неспособность к инновациям основных институциональных механизмов, делает невозможным обеспечение практической реализации наиболее широко исповедованной цели в современном мире — организации социально-инклюзивного экономического роста. На протяжении более 200 лет идеологические противоречия в мире доминируют на примере простых моделей: больше государства — меньше рынка, больше рынка — меньше государства, баланс между рынком и государством. Сейчас в мире начинает появляться совершенно другой фокус идеологических споров – реконструкция институциональной формы рынка, демократии и независимого гражданского общества. Проблема не в том, чтобы определить, какая часть рынка, но какой рынок и какая демократия, и какое независимое гражданское общество. С этой точки зрения, институциональная форма рынка, демократии и независимого гражданского общества, которая в настоящее время преобладает в богатых Североатлантических странах, представляет собой подмножество, сегмент гораздо большей вселенной институциональных возможностей.

Теперь я перехожу к моей второй предпосылке, моей второй отправной точке экономических преобразований, которые происходят во всем мире — в появлении новых форм производства. Мы наблюдаем рождение нового стиля производства в крупнейших экономиках по всему миру: стиль производства, который следует за массовым производством, так называемым фордовским массовым производством, которое сложилось в XX веке. Неправильно понимать эту новую форму производства как просто высокие технологии и высокие знания. Она характеризуется, прежде всего, новым набором методов и процедур. Производство все более и более превращается в практику постоянных инноваций и коллективного обучения. Лучшие предприятия становятся более похожими на лучшие школы. Временнóе расстояние между изобретениями и их физическим внедрением в производство уменьшается. Производство товаров и услуг дестандартизируется и становится более гибким. Окостенелые специализации и жесткое разделение между работами по надзору и работами по исполнению ослабляются. И сотрудничество, и конкуренция сочетаются в одной продуктивной практике. Иными словами, в мире возникает передовой экспериментальный авангардизм в производстве. Проблема в том, что этот продуктивный авангард, как правило, слабо связан с остальной частью национальной экономики. Сеть этих продуктивных авангардов в мире все в большей мере становится ведущей силой в мировой экономике, но большинство рабочих в богатых странах, а также в более бедных странах исключены из этих передовых отраслей производства. Существует иерархическая сегментация экономики. Разделение между развитыми секторами и отсталыми секторами становится источником новых форм неравенства и социальной изоляции. Сейчас существует два традиционных инструмента, с помощью которых можно смягчить эти экономические неравенства. Один инструмент — перераспределение через налоговую систему и через социальные программы, который является традиционным в репертуаре европейской социал-демократии. А другой инструмент — защита малого бизнеса от крупного бизнеса. Эти два документа являются совершенно неадекватными при решении задачи преодоления последствий этих неравенств и изоляции. Что было бы необходимо, так это радикально расширить возможности доступа, экономического и образовательного доступа, к новым передовым отраслям производства, и распространение этих практик производительного авангардизма в каждой национальной экономике.

Теперь я перехожу к третьей предпосылке, в отношении конкретной ситуации в Украине, и я думаю, по аналогии с моей собственной страной — Бразилией. Предположим, что нет сильного национального проекта, который бы развивался в Украине. Предположим, что политические и интеллектуальные лидеры нации не в состоянии создать сильную национальную программу. Что тогда произойдет с обществом? Какой путь наименьшего сопротивления? Какая инерциальная траектория будет преобладать в отсутствие сильного национального проекта? Что будет преобладать при некоторой комбинации из следующих элементов?  Первое, преобладание первичного производства и добычи природных ресурсов. Сельское хозяйство с относительно небольшой добавленной стоимостью, а также производство и экспорт товаров. Второе, продолжающееся сокращение объема традиционных тяжелых отраслей или отраслей массового производства, технологически регрессивных, которые не в состоянии конкурировать в мировой экономике. Третье, упадок передовых технологических возможностей в оборонной и космической отраслях промышленности, поскольку эти секторы слабо связаны с остальной частью национальной экономики. Четвертое, как следствие этих событий, экономическая модель, которая основана не просто на первичной продукции, но и на дешевой рабочей силе и на экспорте рабочей силы в другие страны. Такие инерциальные траектории были бы катастрофой для страны. Это была бы катастрофа! Но это катастрофа, которая имеет тенденцию к преобладанию в отсутствие сильной национальной программы.

Теперь я перехожу к моему четвертому отправному пункту, и мой четвертый отправной пункт имеет дело с Европой и с отношением Украины к Европе и Европейскому Союзу. С этой точки зрения в интересах Украины вступление в Европейский Союз после, а не до начала создания сильной национальной стратегии. Если она вступит в Европейский Союз до, а не после того, как разработает альтернативу инерционному пути, который я только что описал, она попадет в неблагоприятное и периферийное положение в европейском пространстве. Рассмотрим природу Европейского Союза, как он развивается. Существует целый ряд ограничений, введенных Европейским Союзом относительно возможности сильных национальных проектов, сильных проектов экономического и социального восстановления. Это не просто ведение централизованной денежно-кредитной политики, а также запрет всех форм стратегического взаимодействия между правительствами и бизнесом, которые необходимы для мятежной экономической стратегии, включение режима интеллектуальной собственности, который оставляет важнейшие технологические инновации в управлении немногих международных компаний — экономическая модель, которая навязывает подчиненное положение национальной экономике.

Теперь можно посмотреть на это с другой точки зрения. Европейский Союз развивается по следующему принципу. Правила, регулирующие социально-экономическую организацию, становятся все более централизованными в правительстве Евросоюза и его технократии. А право определять социальные и образовательные права граждан децентрализовано и делегировано местным органам власти. Что хотелось бы с точностью до наоборот: призванием Союза должно быть обеспечение способностей и возможностей всех своих граждан, и создание максимально возможного простора для институциональных экспериментов. Что же требуется, что должно быть желаемым для такой страны, как Украина — сперва сформировать свою собственную сильную национальную стратегию, и лишь потом присоединиться к Союзу, только после того как она начнет формировать такую стратегию. А в Союзе заключить союз с другими периферийными экономиками в Европе — Восточной Европе и Южной Европе, для того, чтобы изменить характер Союза.

Теперь на основе этих четырех отправных пунктов, которые я только что описал, я перехожу ко второй части моего доклада — содержание плана прогрессивной альтернативы, примененной к национальным реалиям. Центральной темой является тема институциональных экспериментов. Невозможно рассмотреть и решить национальные проблемы на основе институционально консервативной социал-демократии, т.е. имитируя экономические и политические институты Западной Европы и Северной Америки. Невозможно решить национальные проблемы просто путем некоторого сочетания неолиберализма, государственного капитализма и компенсационных перераспределений. Необходимо внедрять инновации в институциональные механизмы, которые определяют рыночную экономику, гражданское общество и демократию. Это центральная тема такой прогрессивной альтернативы. И только через такие организационные инновации могут быть затронуты цели социально-инклюзивного экономического роста. Затем я описываю такой проект, как конвергентный результат пяти наборов инициатив.

Первый набор инициатив можно назвать проектом финансирования — прочная основа для финансирования, для финансирования национального развития; сильная мобилизация физических, экономических и человеческих ресурсов страны, чтобы страна не стояла на коленях, чтобы она не зависела от интересов и капризов мирового финансового капитала. С практической точки зрения это значит, что все три задачи должны быть выполнены. Во-первых, высокие налоги, чтобы государство имело адекватное финансирование для своих производственных инициатив, а также своих социальных инициатив. Во-вторых, очень высокий уровень национальных сбережений — как частных сбережений, так и государственных сбережений, обязательных сбережений, пропорционально доходам граждан, так чтобы страна была в состоянии сопротивляться, пробивать, открывать свой инновационный путь развития​​. И, в-третьих, набор институциональных механизмов для направления соответствующих долгосрочных частных и государственных сбережений в долгосрочные производственные инвестиции. Во всех крупных западных экономиках производственная система на сегодняшний день в значительной степени самофинансируется на основе сбережений и реинвестирования доходов частных фирм. Огромное количество капитала в банках и на фондовых рынках имеет только косвенное, эпизодическое отношение к производственной деятельности общества. Это не должно быть так. Мы можем разработать механизмы, привлечь финансы на службу реальной экономике, препятствуя финансовой деятельности, которая не вкладывает в расширение производства и повышение производительности труда в пользу финансовой деятельности, которая служит производству. Финансы должны быть хорошим слугой, а не плохим хозяином.

Вторым крупным проектом является проект производственников. Это альтернатива тому пути наименьшего сопротивления, который я описал ранее как пагубный результат для Украины. Должен быть авангард, продуктивный авангард, сектор передовых технологий и науки, но не изолированный как анклав, а органически связанный с другими секторами национальной экономики. И этот технологический и научный авангард, установив партнерские отношения между государством и учебными заведениями, будет иметь два основных призвания. Одно — преобразование сельского хозяйства. Сельское хозяйство не должна быть примитивным производителем первичной продукции. Сельское хозяйство может начать подниматься по лестнице добавленной стоимости. И второе призвание высокотехнологичного сектора — создание в стране нового стиля производства, не традиционного производства на основе тяжелой промышленности или массового производства, а насыщенного идеями, гибкого, дестандартизированного производства, тесно связанного с услугами. Передовые формы производства являются, по сути, кристаллизацией услуг, и их продукция продается вместе с услугами. Этот треугольник технологического и научного авангарда, преобразованного сельского хозяйства и нового стиля производства, связанного с услугами — начало спасения экономики страны.

Такая экономическая стратегия не может быть реализована без ряда институциональных инноваций. Я мог бы описать эти нововведения по двум осям: вертикальной оси отношений между государством и частным бизнесом и горизонтальной оси взаимоотношений между частным бизнесом. По вертикальной оси никто не может разработать такую ​​стратегию в рамках двух основных моделей отношений между бизнесом и властью, которые существуют в современном мире. Существует, с одной стороны, американская модель регулирования бизнеса со стороны правительства на основе принципа равноправия и незаинтересованности сторон, а с другой стороны, североазиатская модель, как в Японии, Тайване, Корее — разработка унитарной торгово-промышленной политики, внедряемой сверху вниз бюрократическим аппаратом государства. Что было бы необходимым, так это такая форма стратегического взаимодействия между правительством и бизнесом, которое основана на децентрализации, плюрализме, участии и экспериментальности. А на горизонтальной оси отношений между компаниями наиболее важной задачей является развитие режимов кооперативной конкуренции среди фирм малого и среднего бизнеса. Иными словами, режим, который позволяет этим фирмам конкурировать друг с другом в сельском хозяйстве, на производстве и в сфере услуг, но, в то же время, сотрудничать; привлекая определенные ресурсы, объединяя определенные ресурсы — финансовые, технологические и коммерческие, для достижения запланированного уровня развития экономики. Эти институциональные инновации не просто служат для регулирования рыночной экономики. Они не просто используются для ослабления неравенства, порождаемого на рынке за счет компенсационного перераспределения, проводимого государством. Они — перестройка институционального и правового содержания рыночной экономики, они — переосмысление или преобразование основ рыночной экономики ради создания более широких возможностей.

Третий проект, который будет определять содержание такой сильной национальной программы — это образовательный проект. Экономическая модель, такая как я только что описал, не может быть реализована, если нет одновременного формирования необходимых ресурсов человеческого капитала, человеческих возможностей. Сейчас есть два образовательных приоритета. Первый приоритет имеет отношение к разработке системы образования в большой стране, с неравными и федеральными структурами. Мы должны стремиться привести в соответствие местное управление школ с национальными стандартами инвестирования в качество. И поэтому, в дополнение к механизму перераспределения ресурсов от богатых регионов к бедным регионам, должна быть процедура коррекционного вмешательства в местные, приходящие в упадок, образовательные системы. И вторым приоритетом является радикальное преобразование методов преподавания и обучения. То, чего мы не должны хотеть — это стиль образования, который является информационным и энциклопедическим по своей ориентации, и который жестко отделяет общую теорию от профессионального практического обучения. Атрибуты такой формы обучения таковы. Прежде всего, оно должно быть аналитическим по своей педагогической ориентации, сосредоточив внимание на вербальном и числовом анализе, на овладении аналитическими возможностями. Во-вторых, оно должно использовать информацию выборочно и глубоко как инструмент для приобретения этих аналитических возможностей, предпочитая глубину, селективность энциклопедической поверхностности. В-третьих, его привилегией должно стать сотрудничество в процессе обучения, в отличие от сочетания индивидуализма и авторитаризма, которыми характеризуется классная форма обучения. И, в-четвертых, оно должно быть диалектическим в своем подходе к полученным знаниям. Каждая дисциплина, каждый предмет должен в принципе преподаваться, по крайней мере, с двух противоположных точек зрения. Эта революция в характере образования должна происходить на всех уровнях системы образования. Но естественным местом для начала во многих странах есть среднее образование, потому что среднее образование часто является самым большим препятствием, узким местом в формировании человеческих ресурсов. Среднее образование, которое сочетает теоретическое обучение с практическим обучением, а не разделяет их. Мы не хотим иметь элиту широкого профиля и массу людей, которые являются специалистами. Мы хотим формировать общее образование, которое является аналитическим в ​​его направлении, и форму практической подготовки, которая вместо того, чтобы ориентироваться на конкретные и машинно-специфические навыки работы, жесткие профессии, отдает приоритет универсальным и гибким практическим и концептуальным возможностям. Вы не учите работника использовать станок с числовым программным обеспечением, компьютеризированные машины так же, как вы учите работника манипулировать традиционными инструментами. Континуум между концептуальным и практическим образованием, а не жесткий контраст между ними!

Четвертым проектом, который определил бы такую сильную национальную альтернативу, является социальный проект. Не достаточно изменить рынок и сформировать людей, которые способны работать над этой альтернативной экономической моделью. Также необходимо обеспечить сплоченность, солидарность общественной жизни и создать вне пределов государственных структур и даже против государства сильное активное гражданское общество. Обычная компенсационная социал-демократия, как она существует в Западной Европе сегодня, не предлагает практических основ для социальной солидарности, кроме денежных трансфертов, организованных государством. А деньги слишком слабо цементируют общество. Первым требованием к сильной форме социальной сплоченности является то, что каждый взрослый имеет некоторую социальную ответственность. Каждый трудоспособный человек в обществе, в дополнение к положению в системе производства, должен также нести ответственность в какой-то момент в его жизни, заботясь о других людях за пределами его собственной семьи. Прямая ответственность по уходу за другими людьми является единственной адекватной основой социальной сплоченности. И поэтому, например, должна быть система социального обслуживания, даже обязательная социальная служба в качестве альтернативы военной службе. Вторым направлением для институционального формирования социальной сплоченности и солидарности является то, что гражданское общество сможет принять активное участие в обеспечении важнейших государственных услуг, включая услуги здравоохранения и образования. Основной формой предоставления государственных услуг, которая существуют в мире на сегодняшний день, является бюрократическое предоставление некачественных стандартизированных государственных услуг, и приватизация государственных услуг в пользу коммерческих фирм есть только кажущейся альтернативой бюрократической системе предоставления этих некачественных услуг. Но есть, по сути, альтернатива, которая становится все более важной. И эта альтернатива состоит в оказании государственной помощи по организации, финансированию, оснащению и координации независимого гражданского общества, с тем, чтобы оно смогло участвовать в экспериментальном и конкурентоспособном предоставлении услуг. Это лучший способ повышения их качества, и, в то же время, один из наиболее перспективных способов превращения гражданского общества в агента, а не просто пассивного получателя государственной помощи.

Пятый проект — проект демократизации; это проект углубления демократии путем изменения институционального содержания демократической политики. Демократия, которая сейчас существует в богатом Североатлантическом мире, может быть описана как низкоэнергетическая демократия. Эта демократия организована по форме, которая продолжает вносить изменения, зависящие от кризиса. Доминирующие политические институты этой демократии тормозят развитие сильных структурных альтернатив. А следствием является то, что, когда нет кризиса, нет никаких изменений. В наших интересах создание высокоэнергетических демократий, которые не зависят от травм как условия трансформации. Одним измерением, одним из аспектов этих высокоэнергетических демократий является то, что они способствуют высокому уровню участия в политической жизни, например, государственное финансирование политических кампаний и запрет на частное финансирование, и гарантия свободного доступа к средствам массовой информации в пользу организованных социальных движений, а также политических партий. Второй аспект такой высокоэнергетической демократии — то, что она позволяет отдельным частям страны, отдельным штатам или секторам отказаться от некоторых общих решений в пользу создания альтернативных моделей, контр-моделей национального будущего, для того, чтобы, когда страна идет по определенному пути, она имела возможность прикрыть свою спину и создать альтернативное видение своего будущего и дать этому альтернативному видению материальное выражение. Федеральная система должна быть машиной для экспериментов. И третий аспект таких высокоэнергетических демократий: они все больше и больше добавляют к институтам представительской демократии аспекты прямой демократии. Например, путем предоставления различным властям в государстве прерогативы, конституционного права назначения досрочных выборов, когда власть зашла в тупик, или позволяющие гражданам требовать комплексного программного плебисцита по вопросам, которые являются центральными для национального будущего. Все эти институциональные инновации в организации демократической жизни начинаются в попытке разорвать связь между политикой и деньгами, убрать демократическую политику из тени развращающих денег.

Итак, пять проектов, которые я только что изложил: проект финансирования, проект производственников, образовательный проект, социальный проект и проект демократизации будут составлять содержание сильной национальной альтернативы. Эта альтернатива может быть выдвинута по частям, небольшими постепенными шагами. Она не требует внезапной системной трансформации, но изменения, которые по сути постепенные, все же могут быть радикальным по своим результатам, если будут упорствовать в направлении, определенном видением альтернативы. 

Теперь я перехожу к заключительной части моей аргументации: препятствия на пути такого проекта в таких странах, как наши. Есть три набора препятствий, и я буду иметь дело с ними теперь в прямом порядке их кажущейся важности, но в обратном порядке их реального значения. Таким образом, первым препятствием является то, что любой такой проект, кажется, противостоит грозной и подавляющей коалиции мощных интересов. Но я уверен, что программа, подобная той, которую я только что изложил, может быть поддержана и развита мажоритарной коалицией в обществе, союзом рабочих и фермеров, малого и среднего бизнеса и технических кадров против плутократов, паразитов и спекулянтов. Не существует никаких оснований, почему такой проект не может найти и завоевать поддержку большинства населения. Он апеллирует к интересам экономической реальности, производства — реальных социальных сил, которые подавляются и приносятся в жертву современной экономической модели.

Вторая группа препятствий связана с отсутствием необходимых идей. Сейчас правда состоит в том, что во всей области социальных и исторических исследований в западном мире в настоящее время доминируют интеллектуальные тенденции, которые враждебно относятся к любому проекту преобразования, и враждебность по отношению к преобразованию тесно связана с мистификацией общественной жизни. Когда левые потеряли веру в большую преобразующую силу учений подобных марксизму, они сдались перед этими доминирующими тенденциями в современной мысли. В тяжелых положительных социальных науках, таких, как экономика, преобладает тенденция рационализации — попытка представить и объяснить господствующие институты как результат объективного эволюционного процесса, который доказывает их преимущество или даже необходимость. В нормативных дисциплинах политической философии и теории права преобладает тенденция гуманизации, псевдофилософское оправдание улучшения практики институциональной консервативной социал-демократии сводов принципов и через философское обоснование компенсационного перераспределения благ, предназначенных для ослабления неравенства без изменения структуры. И в гуманитарных науках преобладает эскапистская тенденция. Гуманитарные науки стоят на американских горках субъективистского авантюризма, отключены от практического повторного преобразования общества. Защитники рационализации, гуманизации и эскапистских тенденций претендуют на роль врагов, но они на самом деле являются союзниками в разоружении преобразующего воображения. Общей темой является прерывание связи между пониманием реального, существующего и воображаемого возможного, вспомогательного возможного. Чтобы понять явление, состояние дел в любой отрасли науки, нужно понять, что из этого может получиться. Если у нас нет преобразующего понимания, то у нас нет понимания вообще. Доминирующим духом этой высокой академической культуры является то, что в истории философии мы называем правом крылом гегельянства — вера в то, что действительное разумно, и поэтому оно производит мистификацию, а не понимание социальной жизни. Задача интеллигенции в наших странах — разработка другого набора идей, чтобы оспорить доминирующие ортодоксии в каждой отрасли социальной науки, а также произвести ряд идей, которые способны поставлять информацию для воображения альтернатив.

Теперь я перехожу к третьему препятствию, которое является наименее ощутимым, но наиболее значительным. И это третье препятствие в сфере нематериальных эмоций, переживаний, чувств. Эта поправка, которую я изложил и защитил здесь, прямо противоречит духу разочарования в истории и политике. Наши страны не такие, как Швейцария или Норвегия. Мы не можем позволить себе роскошь отказаться от политической мысли и политической жизни. В наших странах все по-прежнему зависит от развития коллективного решения коллективных задач. И поэтому мы отчаянно нуждаемся в политической деятельности и программном воображении. Поэтому мы должны пройти через разочарование разочарованием. И мы можем найти в этой задаче два великие источники вдохновения. Первым источником вдохновения является демократическая идея. Существенным верованием демократии является вера в конструктивный гений обычных мужчин и женщин. Наибольшее значение имеет не равенство, а попытка поднять жизнь простых мужчин и женщин на более высокий уровень возможностей, объемов и интенсивности. И вторым источником вдохновения является национальная идея, которая заключается в том, что роль нации в мире демократий в том, чтобы экспериментировать с различными способами бытия человека, различными формами жизни, с другим типом сознания и отдельным набором институтов. Но все это не произойдет (а будет разочарование разочарований!), до тех пор, пока небольшое число людей, мужчин и женщин не будут в состоянии сделать нечто волшебное, чтобы принять жертвы, отречения и риск, и сделать необходимое возможным. Затем появляется надежда. Надежда является скорее следствием, а не условием интеллектуального и политического действия. Надежда является обязательным требованием, но не достаточным для развития таких национальных альтернатив. Надежда должна иметь союзника. Союзник надежды — воображение. Воображение! Воображение в помощь! [Аплодисменты]

Павел Викнянский: Є унікальна можливість задати питання професору Унгеру. Прошу піднімати руки бажаючим.

Владимир Панченко, магистр  экономики: Большое спасибо за Ваше выступление. У меня есть два вопроса. Один из них: на самом деле, Вы предложили более или менее националистическое правительство, насколько я понял, потому что Вы апеллировали к нечто среднему между левым движением и неолиберализмом. Не могли бы Вы детализировать это, потому что, на самом деле, Вы утверждали сильный авторитет, и вы утверждали неолиберализм, но тогда вы дали нам национальную идею… И второй вопрос: как при такой ситуации в Украине Вы бы объяснили то, что у нас, как в Бразилии, с чем я не согласен. Так как в Украине эта ситуация хуже: идея национальной свободы и демократии без экономической составляющей вовсе. Спасибо.

Роберто Унгер: Предпосылка моего аргумента в том, что есть отличие направлений сейчас. Таким образом, основное направление, преобладающее направление в современном мире, особенно в богатых странах Североатлантического мира, в принятии настоящей институциональной формы рыночной экономики, а затем регулирование ее и гуманизация через социальные программы. Это то, что существует. И мой основной аргумент в том, что если такая страна, как Украина делает это, она не сможет убежать от того, что я описал, как путь наименьшего сопротивления, который является катастрофой. Она может развивать сильную альтернативу только на инновации в институциональных механизмах рынка, гражданского общества и демократической политики. Это мой основной аргумент. Таким образом, так называемые консервативные партнеры и традиционные социал-демократы в Западной Европе все на одной стороне. Они находятся на стороне этой доминирующей схемы, которую я описал. Другая сторона в основном пуста, и это не правильно понимать как отступление государства от рынка или государства от гражданского общества. Это попытка изменить институциональные формы рынка, и гражданское общество, и демократию. Чтобы сказать: «Да, мы хотим рыночную экономику!» Но не такую рыночную экономику, потому что этот вид рыночной экономики, по сути, исключает, отрицает экономические возможности для большинства людей. Мы хотим другого вида рыночной экономики. Мы не верим, что силе рыночной экономики противоречит укрепление независимого гражданского общества. Мы считаем, что такая альтернатива может процветать только при наличии высокого уровня социальной сплоченности и солидарности.

И я предлагаю практические инструменты, с помощью которых можно продвигать такую солидарность и сплоченность. И мы не можем принять низкоэнергетическую демократию, которая существует в Североатлантическом мире, потому что ее политические институты предназначены для подавления политической трансформации общества; чтобы сделать это было тем тяжелее, чем проще формулирование сильных структурных программ. Вот в чем суть контраста, который я предлагаю. Так что это не отличие, которое может быть описано этим традиционным спектром государственника или антигосударственника. Я не вижу государства в качестве конкурента рынку. Я вижу, государство как инструмент для создания различных видов рыночной экономики.

Александр Копыл: Спасибо, профессор, за Ваши слова, за Ваши ответы. Это большая честь встретиться с Вами здесь, в Украине. Вы сказали, что Украина не уникальна в своих социально-экономических проблемах. И Вы дали некоторые шаги, которые необходимо сделать. Так не могли бы Вы дать некоторые положительные примеры. Есть государство, которое уже начало [такую политику]?

Роберто Унгер: Нет, я не думаю, что есть какая-то одна страна в мире сегодня, которую мы можем принять в качестве волны будущего, как модель для подражания. Таким образом, в настоящее время в мире широкий спектр микроинституционального экспериментаторства, институциональных экспериментов на местном уровне. Например, в такой стране, как Китай есть все виды новых форм связи между правительством и частным производителем или среди частных производителей в рамках ограничений авторитарной политической системы, и без формулировки доктрины. Так что есть обширный материал экспериментов в мире, но это не доктрина, не сформулирован набор строго определенных альтернатив. Если мы в наших странах не разовьем альтернативные концепции, будет очень трудно противостоять гравитационной силе обычных догм. Возвращаясь к моим аргументам об Украине. Если нет стратегии институциональных преобразований в стране, если интеллигенция просто сдается перед доминирующими идеями в области социальных наук в Североатлантическом мире, и если страна после присоединяется к Европейскому Союзу, до того, как сформулирована сильная национальная стратегия — сочетание всех этих элементов делает невозможным избежание этого инерциального пути, который я описал. И это катастрофа, это национальное бедствие. Так что я утверждаю, что есть сходство между национальными интересами, интересами ухода от этой траектории и призванием интеллигенции подтвердить свою интеллектуальную оригинальность, пониманием характера социальной жизни, воссоединением представлений о фактическом с воображением о невозможном. Таким образом, интеллектуальная жизнь в наших странах не должна быть просто воспроизводством доминирующих тенденций в мысли Западной Европы и Соединенных Штатов. Мы не можем выполнять наши интеллектуальные профессии, если мы опустимся, как мы обычно делаем, к психическому колониализму.

Имярек: Профессор Унгер, [меня зовут] Денис, Журнал «Социальная критика». Я хотел бы спросить Вас об опыте Латинской Америки. Как мы знаем, было много левых политиков в Бразилии. Как бы Вы оценили потери и выгоды в Латинской Америке в целом? Первый вопрос. А второй: как вы оцениваете рост, возрождение социальной [активности] в Чили и Квебеке? Так это знак той надежды, к которой Вы собираетесь прийти?

Роберто Унгер: Немного о Бразилии. При последнем правительстве в Бразилии, особенно правительстве президента Лулы, в котором я имел честь участвовать, наблюдался большой прогресс в демократизации доступа к потреблению за счет повышения номинальной заработной платы и популяризации потребления. Но мы не продвинулись к следующему и гораздо более сложному этапу, который заключается в демократизации возможности со стороны предложения, а не спроса. Т.е. доступ к возможностям и ресурсам производства и образования. Это задача, которая остается невыполненной в нашей стране, как и в вашей, или почти в любой экономике в мире. Подавляющее большинство людей не работают в крупных компаниях, они работают в малом бизнесе. И подавляющее большинство из их малых предприятий находятся в технологическом и организационном арьергарде. Они в тупике, они не имеют доступа к кредитам, к технологиям, к передовой практики производства. Наибольшая экономическая революция придет от предоставления этому огромному арьергарду производства доступа к инструментам авангарда. И это при том, что мы должны перестроить рыночную экономику. Так что мое наблюдение сводится к тому, что не только в Латинской Америке, но и в большинстве стран мира, гражданское волнение, которое существует во многих наших обществах лишено программного видения альтернатив. Оно имеет критический импульс, но критический импульс не обслуживается ясным представлением о другом направлении. И это наша обязанность, это обязанность мысли вмешиваться в историческую жизнь, расширяя рамки возможного. Вот в чем суть аргументов, которые я только что привел здесь.

Имярек: Королёва, Киевский национальный университет. Профессор Унгер, Вы не видите реальную альтернативу гражданскому обществу и демократии? Нет альтернативы? Таким образом, Вы говорите о самой демократии, самом гражданском обществе, но Вы не обсуждаете идеи в целом. Вы не поддерживаете статус-кво? Это первый вопрос. И второе: не считаете ли Вы, что главной ошибкой является социальная инерция? Например, бюрократия, которая воспроизводит сама себя, и это делает эти идеи утопическими. Спасибо.

Роберто Унгер: Я считаю, что главная проблема в мысли и в политике — в структуре, структуре общества. И либо мы имеем видение и формы действий, которые могут противостоять структуре, или нет. Так что это существенный момент. Таким образом, такие доминирующие идеи, которые повлияли на левых в последние пятьдесят лет, как марксизм, породили убеждение, что структура является неделимой частью системы. Таким образом, есть то, что называется капитализмом, и все его части сочетаются друг с другом. И на этой точке зрения либо мы поддерживаем систему и гуманизируем ее, или мы заменим ее при помощи революции, положив другую систему на место этой системы. Таким образом, политика либо революционная или реформистская в консервативном множестве. Теперь, я отрицаю это. Я отрицаю, что есть такие неделимые системы, и я сказал, что характерной формой преобразования в исторической жизни есть пересмотр структуры по частям. Структура может быть изменена шаг за шагом, и часть за частью, метод может быть фрагментарный или постепенный, но результат все же может быть революционным, если преобразования сохранятся в определенном направлении. Вот в чем суть спора. И мы не можем просто решить спор как просто обсуждение философских абстракций о гражданском обществе и рынке. Смысл этих абстракций, дается их институциональным содержанием. Сегодня так называемые прогрессисты в мире в целом не имеют институциональных программ. Все, что они делают — это обеспечение сахаром гуманизации через социальную политику. А мы не хотим сахара, мы хотим альтернативы. Мы привыкли думать, что для того, чтобы иметь альтернативу, мы должны иметь революцию в старой системе. И теперь мы должны понять, что мы можем иметь революцию в другом смысле — путем кумулятивной трансформации этих доминирующих структур. И вот что я пытаюсь проиллюстрировать в моих тезисах.

Имярек: Профессор, это Кирилл. И два вопроса к Вам: первый связан с образованием, второй связан с пенсионной реформой. Вопрос первый: в прошлом году украинские студенты получили возможность обучения в прогрессивных университетах. Так, в прошлом году положено начало программы государственных грантов на обучение за рубежом. Но, может быть, только 10% грантов идет на социальные науки, приоритет технических наук. Что вы думаете об этом? Должно ли государство направить специалистов  социальных наук, в первую очередь, или оно должно отправить инженеров, биологов, специалистов в области медицины и что-то вроде этого? И второй вопрос, это вопрос о пенсионной реформе, потому что в Украине идет переход от старой пенсионной системы к системе частного пенсионного обеспечения. Каковы Ваши идеи по поводу пенсионной реформы? Спасибо.

Роберто Унгер: Итак, прежде всего, не имеет смысла для государства выбирать, какие секторы науки должны поощряться. Это должно быть безличной процедурой, которая обеспечивает поддержку всех областей, и школа, академическая элита должна разрабатывать эту систему. Не группе политиков решать, что одна форма мышления является более важной, чем другие формы мышления.

Теперь, по отношению к пенсии, я высказал свое мнение, что требованием мятежной национальной стратегии является высокий уровень обязательных сбережений в обществе. Все должны быть обязаны сберегать. И очевидно, что требование должно быть пропорционально уровню доходов. И часть этого огромного бассейна капитала, который существует в пенсионной системе, должна быть доступна для инвестиций в экстренных случаях и инновационным предприятиям в виде децентрализованных средств под руководством конкурентного и профессионального менеджмента. Важно понять, что сильный национальный проект как проект, который я требую, означает, что страна должна иметь свои собственные ресурсы. Она должна иметь возможность мобилизации национальных ресурсов, так чтобы не идти на поклон к финансистам и международным учреждениям. Она может сказать им «нет», по сути, представив дискурс в своей крайней форме. То, что я защищаю — своего рода военная экономика без войны, в которой вам придется принудительно мобилизировать национальные ресурсы для создания практических возможностей для национальной ереси, для национального восстания, для национального отклонения от плана, который доминирующие силы пытаются навязать миру.

Глеб Козак:  Здравствуйте, спасибо за Ваше время. Меня зовут Глеб Козак, я сделал свою домашнюю работу, так что у меня мои мысли здесь. Существует список уроков, которые нация должна пройти. Мы сломали Советский Союз, у нас была Оранжевая революция. Второй урок, который мы прошли, был урок правосудия. Так что мой вопрос: неужели и в Бразилии проходит и урок правосудия в экономической, социальной и политической жизни? А как, если бы это было?

Роберто Унгер: Я уже сказал, что я не предлагаю Бразилию в качестве модели. У нас есть проблемы, аналогичные проблемам, что есть и у вас здесь. Но проблемы, которые обсуждались здесь — есть проблемы, которые имеют место во всем мире. Так что смотрите на нашу экономику… Мы пережили в последние годы вмешательства в профиль нашего производства и экспорта. Таким образом, меньше производства — больше первичной продукции,  экспорта товаров. И значение всех этих вмешательств, было замаскировано бумом товарного процесса. Теперь у нас есть экономика, которая во многом похожа на Соединенные Штаты. Бразилия является такой страной, которая наиболее в мире похожа на Соединенные Штаты. И есть огромная динамика, есть миллионы мелких и средних предприятий, миллионы людей, которые пытаются открыть и сохранить мелкое производство. Но они не имеют доступа к ресурсам, необходимым для производства. Они не имеют кредитов, они не имеют технологий, они не могут массово продвигать практику производства. Таким образом, этот огромный бассейн человеческой энергии в значительной степени теряется. Это трагедия современного общества, и всю институциональную программу, которую я описал можно рассматривать как инструмент для оснащения этой огромной человеческой энергии, так чтобы ее производственный потенциал  был реализован. В отсутствие таких институциональных программ, эти страны остаются на инерционном пути. Они остаются на пути зависимости, с низкой долей добавленной стоимости производства и исключением большинства людей из развитых секторов. И тогда они пытаются смягчить последствия этой структуры компенсационными социальными программами.

Так что перед нами очень простой вопрос: мы будем принимать это будущее или нет? Для того, чтобы не признать это будущее, мы должны требовать институциональных альтернатив, а не просто перераспределения ресурсов или компенсационных социальных методов.

Имярек:  Я — студент. Спасибо за Ваше блестящее выступление. Мой вопрос: Вы уделили большое внимание экономике. Так в чем же риск, угроза создания нарушенного потребительского общества? Спасибо.

Роберто Унгер: Создание?.. Простите, я не понимаю.

Имярек:  Вы делаете акцент на экономическом восстановлении, новой национальной стратегии. Хорошо, а какой риск создания потребительского общества в его нарушенном смысле?

Роберто Унгер:  Я не понял последней части. Мне очень жаль, я не описывал общества потребления. Проект, который я описал — это проект демократизации на твердом производстве предложения. Это не просто популяризация покупки картины. Таким образом, слабые прогрессивные позиции в мире являются вульгарной пропагандой и популяризацией потребления потребительских кредитов без каких-либо структурных преобразований в национальной экономике. Это не то, что я описал. Я защищал альтернативу этому, я защитил структуру, которая будет создавать возможности на стороне производства и предложения. Это не общество потребления. Это общество, которое способствует созданию агентов, производства, предприятий. Прогрессивными не должны быть люди, которые приносят сахар, прогрессивными должны быть те, кто стоят со стороны энергетики, творчества, производства. [Аплодисменты]

Украине нужен сильный прогрессивный проект (видео)