Розміщуємо стенограму факультативу на тему: «Що таке ідеологія: сучасні підходи» від філософа, експерта Студреспубліки, президента Фонду якісної політики, доцента Києво-Могилянської академії Михайла Мінакова, який відбувся 9 березня 2012р. під час проведення «ІV Зимової Студреспубліки». Тема всієї гри: «Республіка як вихід із кризи державотворення» (далі — рус).
Здесь, на игре, мы немало внимания уделили достижениям и неудачам в национальном и государственном строительстве Украины. Принимая это во внимание, нашу сегодняшнюю беседу я хотел бы предварить просмотром фильма Дзыги Вертова. Фильм «Одиннадцатый» снят в 1927–28 годах во время постройки Днепрогэса. Этот фильм — пример не только идеологического кино, но и творения мифа о советском народе, одна из интереснейших попыток «символического производства» в Советской Украине.
Демонстрация фильма:
Итак, мы посмотрели фильм.
Какова цель нашей сегодняшней беседы? Буду откровенен: я хотел бы заразить вас подозрительностью к самим себе, своим «обычным» мыслям и оценкам.
Вчера отец Антоний как психолог не раз упоминал о том, как важно для собственного психического здоровья от своего внутреннего диалога обращаться к реальности.
В процессе социализации мы много приобретаем, но платим за эти приобретения немалую цену: наш опыт становится все более зависим от установок, присущих тем коллективам, к которым мы оказываемся принадлежащими. В какой-то момент наша «внутренняя жизнь» сильно отрывается от окружающего мира. Чем сильнее социализация, тем сложнее видеть мир так, как его видят дети.
В силу того, что вы менее социализированы, чем, скажем, я, у меня есть надежда — и возможность — в нашей беседе ощутить новый опыт вашего поколения. Вы еще можете видеть мир иначе, рождать странные идеи, предлагать иные, альтернативные виденья мира. Если вас подзарядить подозрением к тем установкам, стереотипам, привычным идеям, которые передаем вам мы, в украинском символическом производстве может состояться прорыв.
Итак, сегодня мы поговорим об одном сложном явлении нашего социального мира: мы попробуем разобраться в том, что такое идеология?
Я не впервые говорю об этой теме. Всякий раз, пытаясь рассказать об идеологии как можно проще, я сталкиваюсь с тем, что этой простоте сопротивляется сама природа языка (не только русского или украинского, а языка как такового). Естественный язык устроен так, чтобы проговаривать установки идеологии, а не вскрывать ее структуру и проявлять ее влиятельность. Поэтому наша попытка простого разговора обречена на провал… Он неизбежно будет сложным.
В этой связи, если у вас возникают какие-то вопросы, останавливайте меня и спрашивайте без стеснения. Давайте будем двигаться медленно, но копать поглубже. Может быть так мне удастся показать ту опасность, которую представляют идеологические подстановки для свободы нашей мысли и деятельности.
Для затравки беседы, я расскажу о том, как прорастала теория идеологии в политической науке и социальной философии, после чего мы рассмотрим современную психоаналитическую интерпретацию явления идеологии.
Я не большой сторонник психоаналитических толкований культуры, но, думаю, знание о них может быть продуктивным для вашей работы на этой игре. В это части, мы с вами поговорим о том, что такое Украина в позднем капитализме, что такое цинизм и рассыпанное фрагментированное общество. Возможно, это поможет вам работать над тем, что Павел Матвеевич объявил «сверхзадачей» игры: над идеологией будущей Украины.
Для того чтобы рассказать об идеологии есть масса разных путей. Я предлагаю пойти эпистемологическим путем. Для этого нам понадобиться определение знания как ‘justified true belief‘, доказанное истинное предположение.
На графике это определение выглядит так:
.jpg)
Можно сказать, что у нас существует ситуация, при которой существует нечто, что мы можем назвать независящей от нас истиной (истинное состояние дел), нечто, что мы предполагаем об этом состоянии дел, и — в той части, где истинное и знания совпадают — знание. Иначе мы можем записать этот график как логическую фразу «S знает, что р», где S — субъект, а р — состояние дел.
Кажется, простая формула. К чему же здесь идеология?
Если ответственно отнестись к этой формуле, то она оказывается слишком упрощенной. Она не показывает тот массив анонимных инстанций, которые оказывают зачастую решающее влияние на субъекта знания, на процесс верификации или фальсификации предположения, на формулирование предположения и на сам момент первичного выдвижения предположения.
Простейшим примером такого влияния является комплекс усвоения правил, практик и прочего практического знания, необходимого для выживания в обществе, который называют «социализацией».
С первых дней жизни, в семье, и позже в дворовых сообществах, в детсаду и школе, происходит наше подчинение правилам, закладывается сам способ работы со знанием, с процедурами его создания. В процессе усвоения социальных значений формируется личность взрослого человека. В это же время человеческая личность отстраивается как часть всепоглащающей интерсубъективной сферы с залежами социального запаса знаний. Становясь компетентным пользователем и сотворцом этих запасов знания, каждый из нас превращается и в объекта влияния идеологических установок, коллективных ценностей, докс и прочих анонимных инстанций.
Возьмем, к примеру, доксы. Докса — это то, что принципиально невыразимо, но что предопределяет и то, как мы общаемся, и то, как мы рассаживаемся в аудитории, и то, как мы говорим друг с другом, о чем умалчиваем. Докса, если перевести с греческого, — это «учение», это некая смыслопорождающая сила, которая не подвергается сомнениям и принципиально противостоит артикуляции. Пьер Бурдье положил значительную часть своей жизни для того, что бы выйти на смутное ощущение присутствия доксы в нашей коллективной жизни. Тяжело — почти невозможно — выразить то, что встроено в саму природу мышления и языка и что предопределяет, что может быть сказано, а что не может.
Но наша речь сегодня коснется лишь одной из таких анонимных инстанций влияния, которая потеряла свою таинственность всего пару столетий назад. Поговорим об идеологии.
Что такое идеология? Это набор норм и правил, описывающих диспозиции власти. Собственно говоря, в любом сообществе есть доминирующая группа, и есть набор верований, которые оправдывают ее доминирование. Никто не говорит, что «я имею право властвовать только потому, что я из Донецка». Нет, речь идет о том, что «я правлю, ибо меня выбрал народ». При произнесении последней фразы сразу же меняется восприятие претензии на власть, — и лишь потому, что она ссылается на определенные идеологические постулаты.
При анализе любого общества мы находим группу правящих и группы подчиняющихся. С неудачей мировой пролетарской революции и прежней левой идеи, власть богатых над бедными стала неоспоримой.
Классовая гегемония — лишь одна из форм гегемонии-подчинения, предписываемая идеологией как норма. В глобальном измерении нормальным предписано считать гегемонию «золотого миллиарда» над прочим миром.
В гендерном измерении, мужчины чаще принимают решения о доступе к ресурсам, чем женщины. В Украине эта норма работает безотказно, несмотря на нейтральное законодательство: хоть мы и начинаем с одинаковых стартовых условий, в пятидесяти годам на важнейших руководящих постах государства и среди крупнейших собственников страны большинство — мужчины. В саму плоть взаимоотношений украинцев встроены какие-то культурные фильтры, которые во время наших карьер меняют диспозиции с равных на неравные.
Сексуальная ориентация и внешний вид также предписаны нормирующими силами идеологии. Например, современные лидеры выглядят моложавыми людьми, не слишком старыми, и не слишком молодыми. Целые индустрии внешнего вида оттачивают черты представителей и представительниц доминирующей группы. Мужчины должны быть с чуть-чуть седыми висками, тщательно, но небрежно одеты, бегать по утрам и так далее. Если это женщина, то нечто предписывает нам/им необходимость подтянуть лицо, исправить грудь, откачать жирок, сидеть на диете и т.п. Внешний вид доминирующей группы очень важен: он проявляет власть в доминирующем вкусе.
Если в обществе идеологии присутствуют в «рассыпанном» виде, то в политике они стремятся к определенной концентрации. На классической карте идеологий мы можем все политические идеологии разместить по осям, показывающим отношение к социальным свободам и экономическим свободам. На этой карте мы можем разместить левых и правых, либертарианцев и анархистов, фашистов и этатистов.
Однако эта карта, по большому счету, сегодня в Украине не работает. Зачастую, одна и та же группа будет присутствовать в разных местах нашей карты. При этом этатизм делится на две части — идеологию бюрократии и набор верований, которые из идеологии перемещается в топос утопий (то есть из оправдания гегомонии — становится верой подчиненных). У нас «державництво», по большей части, присутствует в мыслях и взглядах людей, которые очень мало связаны с принятием решений о доступе к ресурсам, — в основном у представителей маргинальных групп. Отстраненные от власти группы живут утопическими переживаниями, позволяющими нормировать свое отношение к факту своей подчиненности и при этом подчиняться основным предписаниям доминирующей идеологии. Утопия в отличие от идеологии — это альтернативный взгляд маргинальных групп, которые не решаются выйти, бросить вызов доминирующей группе и предпочитают жить смутными утопическими видениями.
После этих нескольких замечаний попытаемся дать первое вступительное определение идеологии. Идеология — это анонимная инстанция, определяющая наши суждения и выводы, личную позицию и общие перспективы, социальную практику и условия подчинения, уверенность в знании нашей реальности и незаметности маргинального. Идеология — это своеобразный эпистемологический фильтр: вот, вроде бы нечем гордиться за государство, а когда Кличко выходит с очередным чемпионским поясом и играет гимн, вдруг что-то взыгрывает в нас…
Ирина Кравченко: Скажите, коммунизм — это же идеология? Я имею в виду идеологию, скажите, у нее же есть авторы? Энгельс, Маркс…
Михаил Минаков: Хороший вопрос!
Карл Маркс — один из первых мыслителей, всерьёз занявшихся проблемой идеологии. Он выходит на проблему идеологии как раз в тот момент, когда пытается понять, что такое капитал и почему мы живем в обществе, в котором подавляющее большинство людей проигрывает, но мы, при этом, не разрушаем такую социально-политическую систему. Вся традиция марксистского истолкования идеологии — и у Маркса, и у Энгельса, и у Ленина, и у Троцкого, и у Грамши — вращаются вокруг трёх понятий:
1. отчуждение и несвободный труд,
2. классовая борьба и классовые интересы,
3. ложное сознание.
Всякое самовыражение, всякое творчество, ведущее к созданию социально-значимого продукта можно определить как труд. Этот труд обязательно имеет место в материальном производстве, присутствии в изменении мира, если хотите.
Однако наш труд с вами, почему-то происходит всегда так, что он не совсем свободен, мы не себя выражаем, а решаем поставленные задачи. Иногда мы знаем, кто ставит эти задачи, а иногда — и чаще всего — не знаем. И оказывается, что наш труд — вроде и самовыражение, но результат его никак не связан с нашей неповторимой, уникальной личностью. Мы не свободны! Мы работаем, свободно отчуждая что-то такое важное в себе, что уходит вовне, в некую внешнюю инстанцию. Отчуждаясь от трудящегося человека, эта инстанция держит нас в узах рабства.
Ранний Маркс описывает влияние этой внешней силы почти мистически. В его видении капитал — это некая черная сила, которая заставляет нас отдавать свою жизнь ради того, что бы этот капитал рос, а мы, в каждом акте своего труда, умирали, отчуждали себя от своего труда. Эмансипация, о которой говорит Маркс и марксисты, — это освобождение человека, превращение нас в настоящих свободных людей. Эта эмансипация возможна при победе над капиталом. Мало того, если вы думаете, что Маркс ненавидит капиталистов, — вы ошибаетесь. Он жалеет их в первую очередь: чем ближе вы находитесь к источнику этой черной силы, тем хуже. Пролетарий 10–12 часов в день своей жизни отдает на капитал. А капиталист всю свою жизнь подчиняет капиталу: и сексуальную жизнь, и правила питания, и правила поведения, и правила одевания. Капиталисту достается хуже всех. В этой логике тот, кто дальше всех от капитала (в данном случае это пролетарий, ему нечего терять кроме своих цепей), является тем окошком в будущее, которое может вывести всех, включая капиталистов, к истинной свободе.
Для марксистов, вся наша жизнь подчинена интересам больших групп, т.е. классовым интересам. Маркс и его последователи определяют силу определенной установки через социально-экономический класс, класс, у которого есть свой четко выраженный интерес. Между этими классами происходит постоянная борьба. Доминирующий класс устраивает государство, аппарат постоянного насилия. Этот аппарат, с точки зрения марксистов, является поистине нелегитимным, поддерживающим капитал. Ибо капитал растет за счет несправедливого отбирания у трудящихся, в пользу капиталистов, жизни, времени, достоинства и т.д. Вот в этой классовой борьбе государство реализует установление господства одного класса над другим.
Этот аппарат насилия мог бы поддерживать «выгодный капиталистам порядок» силой. Но это очень дорого — логика капитала ищет более дешевых решений. Гораздо удобнее создавать ложное сознание, идеологию. Именно тогда звучат выражения, вроде:
«Держава — це найвища цінність, свята умова існування нашого народу!»
«Приватна власність — недоторканна»
«Який опір, ви що?! Треба працювати!»
Если в критике идеологии капитала марксисты очень интересны, то в предложении своего решения они создают условия для нового идеологического движения. Логика выражения «ложное сознание» предполагает существование настоящего, истинного сознания. Пролетарская революция — способ преодоления власти капитала. Но в результате революции соотношение «властитель-подчиненный» не исчезает. Просто диспозиции власти теперь отсылают к иным идеологемам, оправдывающим претензии на власть новых групп меньшинства.
Какова бы ни была политическая идеология — коммунистическая, либеральная, националистическая, «зеленая» — господствующая группа при помощи идеологии, при посредничестве ложного сознания пытается превратить свой групповой интерес в признанное всеми «всеобщее благо». Не так важно государство, как то, что оно защищает частную собственность. Вот если мы все с вами соглашаемся, что частная собственность неприкосновенна — тем самым мы утверждаем право, и государство должно его защищать.
Лица господствующего класса могут меняться, но, вы же понимаете, что от этого господствующий класс не изменится. Вы говорите, как много «донецких» пришло к управлению! Но от прихода к власти этой группы, по-настоящему, господствующий класс не изменился. Господствующий класс действует не только через государство, но и через культурную гегемонию. Он навязывает свои ценности и интересы всему обществу.
В понимание идеологии свою лепту внес и Карл Мангейм. Он выделил в идеологии два типа: частичные и тотальные. Частичная — это идеология, четко себя артикулирующая и ведущая борьбу с другими на уровне политической конкуренции. Тотальная идеология — это мировоззрение, принадлежащее большим группам, обществам, подчас даже эпохам. Вырываться за ее пределы могут единицы.
Мангейм соглашается с марксистами во многих негативных определениях опасностей идеологии. И в то же время, он говорит и о пользе идеологии: она не дает обществам распасться, она устанавливает, что такое легитимность, тем самым позволяя нам с вами подчиняться «порядку», не подвергая себя риску быть убитым репрессивным аппаратом. То есть, либеральные интерпретаторы склонны находить в идеологии некоторую полезность. Если у марксистов идеология — это зло, ложное сознание, то либералы говорят, что это необходимое зло, как минимум.
Еще один либеральный мыслитель, изучавший идеологию, Милтон Фридмен заметил, что во второй половине ХХ века борьбе за легитимную власть все сложнее рядиться в платья идеологических установок. Он показал, что с распадом больших классов, влиятельность больших идеологий снизилась. Вместо них работают ключевые идеологические понятия. Одно из них — частная собственность или же — реприватизация, или же обобществление, или же установление государственного контроля над землёй и распределение продажи земли под управлением госчиновников.
Рассматривая влиятельность идеологических фрагментов, Фридмен заметил, что идеология — это набор социально-эпистемологических постулатов, позволяющих человеку интерпретировать мир, в котором он живет, и определять свое место, свои возможности. Фактически — это набор установок, правил, при помощи которых, вы можете четко сказать: кто вы, где вы, на что вы сможете рассчитывать, а на что — нет. Для Фридмена принципы идеологического подчинения — это скорее поведение взрослой личности, позволяющее:
1) удерживать общества вместе;
2) делать взрослый ответственный выбор: либо принимать идеологию, либо провоцировать революцию и распад (со)общества.
Но есть и другая школа, чей подход может бать нам полезен. Эту психоаналитическую школу основал Зигмунд Фрейд, который задал этой школе импульс своим определением идеологии: «идеология — это результат фальсифицирующих актов сознания».
По его словам, мы, переживая насилие, зачастую не хотим признавать его таковым. Речь идет не только о сексуальном насилии. Подчинение правилам в раннем детстве переживается как трагедия: превращение доброй матери в злую. Нарушение некоторого онтологического контракта между ребенком и родительницей, травма, наносящая вашей личности невыносимую боль. Психика интерпретирует эту боль как нечто иное, приписывает ему некое другое значение, позволяющее пережить эту травму, и при этом запускается процесс фальсификации, имеющий важнейшее значение для жизни человека в обществе.
Жак Лакан, один из последователей Фрейда, создал свою школу психоанализа, в которой переработал идеи и основателя психоанализа, и идеи Маркса. Это объединение подходов позволило по-новому посмотреть на фетиш и его связь с идеологией.
Марксистская школа рассматривала идеологию в том числе как фетишизацию товара. Лакан же говорит о фетишах как об объективирующих силах, определяющих человеческие отношения. Фетиш — это нечто внешнее, которое заставляет нас быть такими, какими мы есть, и ценить то, что мы ценим. Социальное устройство формируется или легитимизируется через отделение вовне фетишистских фантазий, становящихся внешними силами влияния. Фактически, любые фетиши — это внешние инстанции, которые мы наполняем своей жизненной силой.
Лаканианец Славой Жижек усложнил картину тем, что указал на неоднозначность общества, живущего после осознания идеологии как фитишизированного ложного сознания. Марксово определение идеологии как ложного сознания устарело. Мы живем в мире, где стараниями марксистов так или иначе известно то, что такое ложное сознание. При этом, зная об идеологии, мы по-прежнему верим в некие коллективные ценности, голосуем и иными способами участвуем в политике, верим в государство и стоим по струнке во время гимна! После критики идеологии мы стали новым обществом — обществом, где идеология действует еще сильнее и еще непонятнее, циническим обществом. Циническая эпоха выражается в том, что, зная о лживости идеологии, мы, тем не менее, ей подчиняемся.
Итак, идеология структурирует наши с вами чувства, наш опыт, сообщает нам об осмысленности социальной реальности. Итак, наш опыт изначально предает нас, предает в момент доступа к реальности. Именно тогда, когда мы открываемся реальности, идеология запускает в нас свои щупальца. Однако живя в циничную эпоху, мы оказываемся под дополнительным прессингом, отказываясь рубить эти щупальца чужого в себе. Здравое терапевтическое действие усомнения в своих оценках и убеждениях становится еще более сложным.
Циническая составляющая определяет жизнь нашего общества. Постсоветский режим устроен так, что несправедливость распределения растет и не прекращает расти. Разрыв между богатейшими и беднейшими слоями населения растет с каждым годом. Это разрыв в доходах, в доступе к ресурсам, в доступе к образованию и медицине. Несправедливость нашего общества очевидна. И при этом с нею мирятся. У нас нет больших групп, вокруг которых можно создать ядро противостояния и переустройства общества.
Но такая ситуация с социальной справедливостью происходит по всему миру. Мы видим полную победу позднего капитализма на всей территории планеты Земля. Даже такие закрытые коммунистические территории, до которых, казалось бы, влияние капитализма не могло дойти, это Китай и Куба, тоже стали частью глобальной системы позднего капитализма. Поздний капитализм выстраивает такие образы, такие картинки в наших с вами головах, что мы не видим ему альтернативы. Благодаря цинизму, мы воспринимаем этот капитализм как вечный, неизменный и безальтернативный. Вот к этой установке очень важно отнестись подозрительно, с сомнением, с критикой. Фактически мы все с вами инвесторы позднего капитализма, мы с вами признаем наличие разных взглядов, разных идеологических позиций. Мы знаем, что они существуют, мы знаем, что это подтасовка или подстановка понятий, но при этом мы их принимаем как должное и, тем самым, длим существование капиталистического существования.
Какие фетиши задают успех идеологии позднего капитализма? Критически важными являются:
1) семья,
2) право на самоидентификацию,
3) политическое участие.
Почему эти фетиши так важны? Если упростить психоаналитические учения, поздний капитализм основан не только на цинизме, но и на том, что наши с вами личности в эту эпоху формируются во время стадии «зеркала». Наше общество изначально поддерживает те институты, которые оберегают нашу неполноту. Стадия «зеркала» — это наш с вами момент развития, в котором мы себя видим в реакциях извне. Фиксация на этой стадии ведет к тому, что быть собой мы можем лишь имея постоянную «подпитку» извне, от созданных нашими переживаниями своей неполноты фетишами.
Общество, основанное на неполном индивиде нуждается в фетише права. Ибо право — это то, что заставляет наше общество, постоянно реагировать на наше присутствие и свидетельствовать о нашем наличии. Почему так обидно когда нарушаются наши права? Ответ лаканианцев — это реакция на переживание сомнения в собственном существовании.
Таким образом, мы оказываемся в парадоксальной ситуации. Без прав — быть собой невозможно. С правом же мы отдаем себя в руки идеологических установок.
Возможно, идеологический поиск должен переосмысливать в первую очередь вот эти фетишистские установки: семья, права, политическое участие.
То, что происходит и у нас в игре, и в целом в Украине, связано с тем, что идеологические процессы ведут к снижению публичной рациональности. Простой пример: в Украине главными конкурентами политическим аналитикам являются… шаманы. Ведущие политики предпочитают принимать решения, от которых зависят судьбы миллионов людей, опираясь не на расчет и рефлексию, но на магию некромантов… Это и правда было бы смешно, если бы маги и их адепты не были так влиятельны. Идти в депутаты, или нет; голосовать за законопроект, или пропустить; начинать публичную кампанию, или выйти на время из публичного контура — ответы на эти вопросы, зачастую, принимаются на основе следов, оставленных агонирующими непарнокопытными.
В нашей стране происходит значительное понижение рациональности политики, ее качества. Во многом, из-за этого мы уходим в группу стран, проигрывающих в глобальной конкуренции.
Идеологически конструируемый мир, с психотерапевтической точки зрения, является больной реальностью. Но нужно признать, мир сложен и многогранен, и в нем присутствуют враждебные идеологические установки. А значит есть надежда сохранять себя, с усилием ограничивать влияние на свое мышление. Главное — удерживать себя в реальности, признавая, что существует много искушений, влияний извне, и пытаться в самых разных ситуациях оставаться собой. И если уж мы инвестируем себя в право, семью, государство и прочие фетиши, то давайте делать это хотя бы отчасти разумно, оберегая свой интерес.
Я призываю вас, ребята, к творчеству, драйву, дерзости, но без забытья о реальности. Это почти невозможно — пребывать в такой растяжке между креативным порывом и трезвой реальностью. Если уж кто-то может сделать невозможное, то почему бы этот кто-то не был нами?
Олег Деренюга: В позднекапиталистических странах мы видим как снижается активность политического участия, основанная на неверии государству, его способности выполнять права граждан. С одной стороны мы, фактически, отказываемся от прав, а с другой, мы их ценим. Почему так происходит?
Михаил Минаков: В данном случае происходит интересный диалектический процесс. Если я вижу, что нет канала для политического участия, я теряю себя настолько, что перестаю быть взрослой личностью. Я вдруг оказываюсь в ситуации, когда я должен действовать безотвественно. На что, собственно и направлена логика политических режимов: вынудить людей спрятаться в свои инфантильные переживания. Это логика, ведущая поздний капитализм к самоуничтожению. Но мы, отстаивая свои права, возвращаем ему жизнь.
Впрочем, такая логика развития событий не нова. Как по мне, казатчина, уход на Низ, в Сечь, — это попытка не решать сложную ситуацию в цивильном обществе. В нашей культуре есть этот механизм, когда вместо «взрослых» ответственных поступков, требующих усилий для поиска решения и нахождения договоренностей между людьми, мы прячемся. Эта реакция нездорова, она построена на неполноценности и воспроизводит ее.
Ирина Кравченко: Правильно ли я поняла, что при гимне: плечи назад, грудь вперед и рука на сердце — это идеология, навязанная государством?
Михаил Минаков: Это проявление публичного подчинения некому фетишу. В Украине фетишем является не столько семья, сколько государство. Чтобы быть полноценным, «маленький украинец» нуждается в дополнении сильного сверхцетрализованного государства.
Ирина Кравченко: А Вы кладете руку на сердце, когда играет гимн?
Михаил Минаков: Нет, это для меня слишком.
Я встаю под звуки гимна, не потому, что уважаю государство, и не потому, что боюсь быть арестованным за неуважение. Но я знаю огромное количество людей, которых я уважаю и люблю, и которые с уважением относятся к этому гимну и прочим символам государства, — и я встаю из уважения к ним.
Однако, и эта процедура сомнительна. Мы с вами в цинической ситуации. Я изучаю идеологию, и, в том числе, ее влияние на нас с вами, и тем не менее, у меня есть политические убеждения, которые подвигают меня быть либералом и играть в циническую игру. Я ценю права человека, я ценю политическое участие. Я точно так же, как и вы, прошел через стадию «зеркала», живу в обществе, где эти «зеркальные» институты крайне важны, и для того, чтобы чувствовать время от времени свое присутствие на этой планете, мне нужна, в том числе, подпитка от фетиша.