Убийства начались в апреле, но само существование «группы» всплыло существенно позже. После размещения воззвания Романа Муромцева в сети события завертелись с невероятной скоростью. Взорвалась блогосфера. А Приморье – один из самых «заинтернетченных» регионов России. Через несколько часов о Муромцеве рассуждали на кухнях и улицах, в очередях и на остановках. Поражает и реакция властей, несопоставимость масштаба группы (5 очень молодых людей, почти детей) и сил, брошенных на ее задержание. Похоже, что именно воззвание, а отнюдь не смерть милиционеров вызвала небывалую активность силовых структур. Что же случилось?
Приморье – особенный регион, гораздо более ориентированный на яркий блеск мировых центров АТР, нежели на собственную, довольно неблагоустроенную столицу. Долгие десятилетия, когда столице, да и центральной власти было не до Дальнего Востока, Приморье и весь Юг региона врастал в восток еще более дальний: Япония, Корея, Китай оказались намного ближе и, что важно, намного интереснее, чем безумно далекая Европа, включая и европейскую часть страны. Теоретически, глянув на глобус, житель российского «запада» может согласиться с этим утверждением, но принять его… трудно. Как это: близкие и понятные Таиланд и Тайвань и непонятные и чужие Финляндия и Чехия. Да что там Чехия? Непонятные люди, живущие на бесконечно далекой Волге или Неве. При этом для большей части дальневосточников идентификация – гражданин России – значит намного больше, чем для среднестатистического жителя РФ. Нюанс только в том, что Россия – здесь, с этой, а не с той стороны Урала. Эту, настоящую Россию и спасали дальневосточники, интегрируясь в АТР. Центральная власть не то, чтобы поддерживала подобные стремления дальневосточников, но мирилась с ними. По одной, но простейшей причине – весь Дальний Восток представлял минимальный и экономический, и политический интерес.
Ситуация изменилась в начале XXI столетия. Россия вспомнила про Дальний Восток. Даже иначе. Дальний Восток стал настолько другим, что элементарные протекционистские меры (повышение пошлин на экспорт леса, изменение правил оформления рыбных квот, повышение пошлин на иномарки) просто уничтожили экономику региона. Сотни и тысячи людей, не бандитов или олигархов, а просто людей оказались выброшенными из жизни. Особенно те, кому не повезло жить в региональной столице. Попытка залить пламя нефтью, выделение невероятных для региона федеральных трансфертов радикально не изменила ситуацию. Круг тех, кто «пилил» бюджетные деньги оказался много уже, чем круг тех, кто был задействован в «неправильных» отраслях экономики. Ситуация накалялась от месяца к месяцу. Далеко не спокойной она остается и сегодня. И здесь достаточно малейшей искры, чтобы вновь, как в 2008-м году люди вышли на улицу.
Молодые жители Приморья, лишенные мощной родительской поддержки (не у всех родители принадлежат к бизнес- или политической элите) оказались в наиболее трудном положении. Молодежная политика в крае ориентирована на организацию массовых шествий или еще каких-то крайне нужных для молодежи вещей. Уровень депривации в этом слое уже давно зашкаливает за все мыслимые пределы. При этом власти упорно не желают замечать, что все в регионе происходит как-то не совсем гладко, что кризис здесь связан не с американским финансовым крахом, а создан «умелой и продуманной» государственной политикой.
Все написанное не объясняет, почему именно эти мальчики схватились за оружие, но вполне объясняет то, почему они в глазах сверстников оказались героями. Стало уже аксиомой, что террор – оружие слабых, жест отчаяния, когда все остальные формы диалога с властью исчерпаны. Похоже, что не только «группа Муромцева», но гораздо более широкий круг людей подходят к осознанию невозможности вести диалог. И здесь их мишенями могут стать милиционеры, чиновники, иностранные рабочие, просто обыватели. Ведь отчаяние не выбирает и не рассуждает. Смогут ли власти удержать ситуацию? Не знаю. Очень бы хотелось в это верить. Ведь если этого не произойдет, следующими «приморскими партизанами» могут оказаться не пять мальчиков, а сотни и тысячи доведенных до крайности людей.